Соседи (СИ)

В ответ Стрижа он уже особо и не вслушивался, там прозвучало что-то вроде: «Спасибо, бро! Я так и понял!». Девочка, которую он двадцать минут назад отщелкал, смотрела в их сторону с откровенным вызовом, и Егор, перехватив говорящий взгляд, теперь лениво и бесцеремонно рассматривал её сверху донизу. Ноги у неё и впрямь от ушей, не показалось. Грудь, кстати, как раз его любимого полного второго размера, попа-орех, на губах блуждает плотоядная улыбка, а глаза по-прежнему хищно блестят — в глазах клятва показать то самое расцвеченное кометами небо. Кто кого еще тут снимает?

Вся их самоуверенность разбивается о его реальность.

Отвлекся, называется, от лишних мыслей — к другим лишним. Сука, блядь, да сколько можно?! А она? Зачем так откровенно демонстрировать собственную похоть? Зачем на всеобщее обозрение её выставлять? Давай еще трусы прямо здесь сними, а что?..

Аж мозг затуманился.

«Как там тебя? Таня?.. Не напрашивайся, Таня. Пожалеешь»

Вадим, как по щелчку пальцев погасив стоваттное сияние, ревниво проследил за направлением взгляда своего приятеля:

— Что, опять? — с нотками откровенной зависти поинтересовался он. — Ты же сказал, не сегодня…

Легкость, с которой Егор проворачивал все эти фокусы, Стрижа явно подбешивала, особенно сейчас, когда его собственные перспективы неясны, когда сам он не может позволить себе аморального поведения, по крайней мере, на виду у того, кто пригрозил за нанесенную малой обиду убить.

Егор мог позволить себе всё, вообще всё — и позволял. Другое дело, что сердце отчетливо понимало: очередная одноразовая интрижка кончится ничем — без шансов, без вариантов, всегда кончается. Понимало, что прямо сейчас над ним даже не животные инстинкты берут верх, а тупо не пойми откуда взявшаяся злость. На себя, на Стрижа, на весь мир. И особенно — на пока ни о чем не подозревающую девчонку.

В какой момент вожделение обернулось вдруг яростью, что стало последней каплей, сам не отследил. Вспышка — и обычный его миролюбиво-потребительский настрой по щелчку пальцев сошел на нет, начало накрывать, волочить по дну штормовой волной и топить, как бывает в мучительные кризисные моменты. В периоды серьезных обострений Егор глядит на них, таких бессовестно доступных и абсолютно на всё согласных, и всей душой ненавидит. Если она у него конечно есть, душа. А если её нет, значит ненависть кипит в крови. Сначала эти шаболды ноги перед каждым встречным разводят, а потом на свет рождаются никому не нужные дети.

Вспышка — и вот ты уже готов не трахать её, а карать. Вспышка — и…

Вот только ничего сегодня коллапса не предвещало. С утра всё было еще, можно сказать, неплохо.

«Да что с тобой опять такое? Остановись!»

— Пренебречь, вальсируем, — убирая «тушку» в рюкзак, раздосадовано пробормотал Егор себе под нос. Предназначались эти слова вовсе не Стрижову.

— Чего? — отозвался Вадик недоуменно.

— По хуй. Пляшем.

…

Кол.

Это даже не перепихон, это грубая, жесткая, животная ебля, как это еще назвать? В порно с тремя иксами — и то осмысленнее. А вот так сношаются кролики, и в глазах у них пустота пустот.

Кол.

Без грамма чувств, без отголоска хоть каких-то эмоций, без намёка на ощущения, без толики интереса к тому, каково там очередной твоей жертве. На грани безумия, на волоске от насилия, и грани эти с каждой секундой размываются, волоски истончаются, и где-то далеко-далеко на задворках сознания бьется равнодушная мёртвая мысль о том, что они вот-вот исчезнут. Процесс ради процесса, не ради даже чего-то неуловимого, для тебя недостижимого, а ради ничего. Нет, ради того, чтобы выпустить сдетонировавшую разорвавшимся снарядом злость. И какой длины там у неё ноги, и что там между ними — узко или метротоннель, влажно или давно иссохло, — какой там у неё цвет глаз, чем она пахнет и что может отражаться на её лице в момент, когда пятерня бесцеремонно стягивает спутанные волосы, а вторая безжалостно впивается в мясистую ягодицу, — всё это не имеет ни малейшего значения.

Влажно. Метротоннель.

Все. Равно.

Кол!

Потому что озверел настолько, что не контролировал скорость, силу и глубину толчков. Не чувствовал ни её, ни себя. Действовал, а сам все ждал, когда же она взмолится, когда же попробует остановить, оттолкнуть, сбросить вдавившего в матрас и не дающего шевельнуться чужака. Хер там! Умалишенная… Двое умалишенных нашли друг друга. То ли нравилось ей, то ли так талантливо и убедительно притворялась, но ухо не улавливало нюансов в рваных стонах, слух словно намеренно атрофировался. Проще говоря, болт ты класть хотел на её мнение по поводу того, что творишь. Но нет, этой сучке, похоже, и впрямь нравилось, и не просто нравилось! Судя по той похабщине, что до ушей все же долетала, она была в экстазе.

Кол!