Соседи (СИ)

Ульяна уставилась в стенку, пытаясь себя уговорить. Она поедет. Проветрит голову. Сбежит хотя бы на время. А там, может, наконец и отпустит. Не зря же мудрость народная гласит: с глаз долой – из сердца вон. Да? Интуиция встрепенулась и беспардонно громко фыркнула. Звучало это фырканье как жирный намек на то, что в её случае надеяться на пощаду не стоит. Правда такова, что, скорее всего, там, у бабы Гали, она полезет на стенку от тоски. Будет скучать и отсчитывать дни в календаре… А если к этому времени они так и не обменяются телефонами, то попросту съедет с катушек.

Рассеянный взгляд упал на настенные часы: стрелки показывали три часа дня ровно.

«Говорит Москва. В столице пятнадцать часов, в Ашхабаде – шестнадцать, в Ташкенте – семнадцать, в Караганде – восемнадцать, в Красноярске – девятнадцать, в Иркутске – двадцать, в Чите – двадцать один, во Владивостоке и Хабаровске – двадцать два, в Южно-Сахалинске – двадцать три, в Петропавловске-Камчатском – полночь».

***

Не очень помнишь, как попал домой: возможно, на такси. Да, на такси, как ещё ты мог добраться до своей норы? Не пешкодралом же. Всё в тумане с момента, как неуверенное «Рыжий?..» достигло ушей. Всё – какими-то стёртыми всполохами, стоп-кадрами; обрывочные воспоминания встают перед глазами выцветшей от возраста кинолентой. Два часа топил их в «оранжевой воде» в баре, еще два – дома, а они по-прежнему живее всех живых.

Решение довести себя до амнезии с помощью алкоголя стало роковым. Старыми граблями, ошибкой, которую ты уже когда-то совершал в попытке добить собственное нутро. Пытался отключить мозг и забыться, надеясь, что ещё чуть-чуть, ещё глоток, два, десять – и задышишь, и станет чуть спокойнее, чуть безразличнее, чуть легче, но хрена с два: каждая доза лишь усугубляла общее состояние, и «фигово» превратилось в «поганее некуда».

Точно помнишь, что просил Андрея Новицкой не говорить. Как же ты это тогда сформулировал? М-м-м… Кажется, спросил, успел ли он что-то ей рассказать, получил удивленный взгляд и отрицательный ответ и попросил, в случае, если все-таки надумает, себя в это увлекательное повествование не вплетать. Да, так. Он понял – не мог не понять. Вот это ты припоминаешь. Номерами обменялись: телефонная книга хранит сброшенный вызов – Андрюхин сигнал SOS, режущие глаза красные цифры, которые необходимо внести в список контактов. И заблокировать.

Нет, не выйдет.

Потому что вы вроде как уже договорились встретиться среди недели, в обстановке поспокойнее, и нормально пообщаться, да-да… Ты скрепя сердце согласился. Андрюха был так искренне рад – рад вернуться в прошлое… Ты ощущал его восторг морозным узором по шкуре, волосами дыбом, мозгом костей ощущал. Его буквально распирало от эмоций, чувств этих внезапных, таких для тебя нелогичных, необъяснимых и неуместных. Вы обменялись номерами – ты сбросил его звонок – и обо всем договорились. Это ты помнишь и слово сдержишь. Потом заблокируешь.

Ульяна. Помнишь. Свет во тьме.

Что ещё помнишь? Что от идеи об afterparty отмахнулся, наплетя им всем, что едешь домой. Выперся на улицу, в попытке заблудиться свернул за угол, но дал слабину и забрёл в первый попавшийся на пути бар. Не любишь ты последнее время бары: допёрло, что хаос, пьяный гогот, мельтешение незнакомых лиц и чужие руки от себя не спасают. Но в Москве магазинам давно запрещено продавать алкоголь по ночам. А так бы купил что покрепче в ближайшем круглосуточном и заправил внутрь, не отходя от кассы. Не любишь ты последнее время бары: потому что в Москве людям давно запрещено курить в общественных местах. А виски без сигареты – всё равно, что детское шампанское: пьешь, не в силах избавиться от ощущения форменного надувательства. Всё равно, что в Альпах в противогазе, что японская жратва без васаби, что секс ради секса. Херня.

Бар.

Дальше уже совсем труба, черная дыра безвременья, всё какими-то мазками и пятнами. Молоко, кисель, кадры… …Вопли, воткнутые в ключицу железные вилки, ошпаренные кипятком руки; выпученные глаза командиров, раздраженные крики ожесточенных, обиженных на весь мир «мам», их перекошенные рожи, их всемогущество и вседозволенность, их ярость против твоей – бессильной. Тёмная вонючая подсобка, крысы, часами сидишь не смыкая глаз, боишься спать – вдруг сожрут. Ненавидишь. Всем своим маленьким сердцем. Если оно, конечно, у тебя есть. Ты виноват и не имеешь права на другое к себе отношение, но ненавидишь всё равно. «Наёбыш! Хайуан!{?}[Ругательство на башкирском. “Скотина”]». Их мнение на твой счёт насобачился принимать с пустыми сухими глазами.

…Какие-то люди, бабы, шабаш, грохот, карусель, отбойные молотки, «вертолёт», тошнота, хватит.

Заднее сидение, холодное стекло окна как точка опоры.

Дом. Корж.

Кругом Корж: под ногами, в ногах, на ногах, хвостом по пятам, на голове, на груди, на балконе, снова на голове. Везде. У миски на кухне в терпеливом ожидании, когда дадут пожрать. Орёт. Сухие горошины корма по столу, по полу – днем уберешь. Светает. Наушники заели. «Атлантида».