Соседи (СИ)

Пятница, а это значит, что в огромных окнах школы снова шоу. Никто так и не потрудился наклеить на стёкла пленку, чтобы по вечерам «школьницы» невольно не провоцировали своими откровенными танцами прохожих и всякую шушеру. А стало быть, смотри, кто хочешь. Что ж, в народе, конечно, говорят, что смотреть не возбраняется. Может быть. Хотя в данном конкретном случае он предпочел бы, чтобы не только возбранялось, но и каралось жесткими санкциями.

Но что уж… Раз так… Раз можно… То… Егор и смотрел. Сидя на детской площадке в гордом одиночестве. С тех пор, как он повадился приезжать сюда минут за десять-пятнадцать до окончания занятия, в местном дворе стало спокойнее: зрители рассосались. Достаточно было бросить на жаждущих хлеба и зрелищ несколько многообещающих взглядов, пару раз наглядно продемонстрировать им, кого конкретно он тут забыл, ненароком достать из кармана брюк перочинный ножик – и всё, у глазеющих желание пообщаться поплотнее отваливалось напрочь. Что с ней, что с ним. Кстати, тех охламонов малолетних он так ни разу больше здесь и не видел. Молодцы, взвесили риски, поверили на слово. И правильно, тогда он не шутил, отнюдь: на такие темы он редко шутит. Вообще не шутит, если уж совсем начистоту.

Егор не назовет день, когда стал появляться тут пораньше. Недели три, наверное, как – после истории на мосту. А сегодня притащился аж за полчаса. Просто так – посидеть в тишине на лавке, покурить и посмотреть в эти окна. Она там такое вытворяла! Сердце заходилось от беспокойства и уважения к её смелости одновременно. По ощущениям, самое страшное – это когда опасные сами по себе элементы выполняются в динамике, самое стрёмное – это трюки вниз головой в процессе верчения. Остальные ученицы предпочитали статичное положение пилона, и на их фоне Ульяна выглядела ведьмой на метле. А вот эти постоянные висы, оттяжки на руках, смена ног, кажется, в полете… Только и оставалось надеяться, что под ней там маты. Потому что в его голове в такие моменты – только маты. Но раз от раза выбегала соседка целой и довольной, а значит, разумным было бы уже перестать волноваться и начинать расслабляться.

Но нет. Он лишь больше и больше напрягался. И не только потому, что каждый раз её выкрутасы выглядели ещё немного сложнее и опаснее. Он в принципе всё больше и больше напрягался. А последние недели – особенно: нутро задергалось, как стрелка вольтметра при скачках в электросети. Чертовщина какая-то, от которой не по себе.

Вот что он тут делает через полчаса от начала занятия, за полчаса до его окончания? Хорошенький вопрос без конкретного ответа. Сидит. Курит. Смотрит. Стоит прикрыть веки, перед внутренним взором встает дымный, тлеющий взгляд, которым его встретили в понедельник. Румянец на щеках, лихорадочный блеск в глазах, который не смогли скрыть длинные ресницы, растрёпанность, бледные, пересохшие губы. В моменте Егор решил, что за те жалкие двадцать-тридцать минут, что прошли между её внезапным уходом и его появлением с наушниками, она успела заболеть и слечь пластом. На секунды ему привиделось… Что-то в этих глазах ему привиделось. Пригрезилось.

Конечно, пригрезилось: неважное самочувствие она и сама подтвердила. Но развидеть уже не удается.

От предложения зайти на чай влёт отбрехался, в смятении ляпнув, что нужно ещё по делам отъехать. Никуда ему, конечно, не нужно было, развернулся и пошел на общий балкон курить. Просто… Без «просто». Оторопь взяла и больше не отпускает. И пухлые щечки не мерещатся. И это странное напряжение внутри донимает. Оно другого цвета, другой интонации, другой ноты, другой температуры, вкуса. Оно другого сорта. Оно неясное, незнакомое, тянущее и тем раздражает. Замер, застыл, впал в ступор, а больше всего бесит голова. Она вдруг решила, что хозяину в этой жизни не обязательно думать о чем-то ещё, и гоняет туда-сюда одно и то же. Сбивает с толку! Его черепная коробка годами и годами не загружалась мыслями о людях: зачем тратить время, внимание и умственные силы на тех, кто не играет в жизни никакой роли? А тут мозг вдруг решил с ума своего хозяина свести, видимо. Там поселились, освоились, бросили на пороге тапочки, а в стакане оставили собственную зубную щетку. И пижаму на полку убрали.

Это напряжение – с тёмными примесями, которые не идентифицировать. Столько всего намешано в каше противоречивых, далеких от адекватности эмоций.

Какая-то неведомая херня.

Стоит прикрыть глаза – перед внутренним взором встает другой образ, от картинки не избавиться, как ни пытайся, пижамка с мишками ситуацию не спасает, он не понимает… Стоит открыть глаза – и малая на своем пилоне танцует. И это красиво. И изгибы тела… И он не понимает. Стоит прикрыть глаза, и…

Хоть ты тресни, вместо мишек Егор видит мотокомбез! Какого хрена он выбрал мотокомбез?!

Не. Понимает.