Соседи (СИ)

«Не верю, что заслуживаю… Приемные родители… Первые лет семь никак не мог поверить… Иногда накатит сильно, приснится очередной кошмар и опять просыпаешься с чувством, что не нужен… Вспоминаю маму… Её не хватает»

— Может, я наврал тебе тогда с три короба. Ради фана, — отрезал он холодно. — Иди.

«Это ты иди… Знаешь куда?.. Иди ты…»

Они смотрели друг на друга вечность из разных углов комнаты. Он – сумрачно, пристально, из-под лезущих в глаза подсохших волос, напряженно, выжидательно, угрожающе – загнанным в угол раненым зверем. А она… она не знала, как смотрела, одно знала: она не проиграет в этой схватке, она выдержит любой его взгляд – уничижительный, жалящий, отчуждённый, остекленевший. Любой. Выдержит, чего бы ей это ни стоило, потому что страшной ценой её поражения станет потеря. Она видит! Секунда – и… Если нужно будет сейчас ему врезать сверх уже отсыпанного, врежет. Лишь бы очнулся и услышал. Но лучше…

Через края в Ульяне выплескивалось совсем другое желание. Жгучее, непреодолимое. И очень, очень естественное. Оно толкало её в спину, вперед, наперекор доводам разума и логики, наперекор пониманию, что за такое она заплатит сполна – потом, когда всё кончится. Оно срывало её с места, трепало, как ветер треплет какой-нибудь застрявший в цепких ветвях пакет, пытаясь освободить, закружить и унести в своих порывах туда, куда ветру надобно. Тело дернулось пару раз, застывая в нерешительности…

Пропади всё пропадом. Под ней высота, пропасть? Ну и черт бы с ней. Главное – не смотреть вниз…

— Думаешь, раз родная мать от тебя отказалась, раз там было вот так, то и тут так? Думаешь, что и тут ты не нужен, не дорог, что и тут бросят? — зашептала она, прижимаясь щекой к груди. Грёбаные пять шагов пролетела за секунду. Не давая опомниться, обхватила в кольцо рук и теперь с тревогой внимала бешеному биению сердца. Всё! Никуда она его не отпустит, пусть только попробует! — Твоей семьи больше нет, но прямо сейчас тебя окружают люди, которым ты нужен! Которые тебя не оставят, Егор! Не оставят, пока живы…Открой глаза! Посмотри! Баб Нюра, Аня. Я!

— Ты?..

Он так и стоял, закостенев, с опущенными руками. Не обнимал в ответ, но какая уже разница? Он не отталкивал, не пытался выгнать за дверь – стоял и не шевелился. И, казалось, вовсе не дышал.

— Я. И я не дам тебе второй раз провернуть со мной свои фокусы, — зажмурившись, пробормотала Уля в футболку. Теперь в грудь упёрся кончик носа, а вода упрямо набегала на глаза. Если стоять настолько близко, если тыкаться в него носом, то явственно почувствуешь запах геля для душа и ядрёного антисептика. — Я тоже живой человек, Егор. И я тоже боюсь.

— Чего?.. — глухо отозвался он. Казалось, его потряхивало, руки зависли где-то на полпути к плечам. Тёплым был, его грудная клетка вздымалась, всё вокруг ходило ходуном, сотрясалось, а её нервные клетки все до одной пали. Смертью храбрых, конечно же, потому что на то, что она сейчас делала, трусишки не способны.

— Потерять боюсь. Боли.

Очевидно же! Чего ещё бояться в этой жизни, как не потери любимых, как не одиночества? Собственной смерти? Она в любом случае придет, бойся или нет. Но раз – и тебе станет всё равно. Уйдешь ты. А тяжело и невыносимо больно будет тем, кто тебя любил и тут без тебя останется.

Егор молчал. Застыл изваянием, памятником Лермонтову, разве что дышал. А Уля чувствовала, что в их противостоянии способна победить. Что сможет убедить его, сможет! Что он хочет, чтобы его убедили, что готов сдаться. Он складывает оружие, снимает амбарные замки, сматывает разбросанную по периметру колючую проволоку, собирает мины. Прямо сейчас он дает ей возможность войти, но надолго ли его хватит? Нельзя выпускать! Желание стиснуть в руках, прижаться крепче боролось с осознанием, что она причинит ему физическую боль, если уже не причинила. Подбородок коснулся макушки, Егор рвано втянул носом воздух, грудь толчками поднялась, и всё стало совсем уж не важно.

— Егор, мне всё равно, — сглотнув царапающий горло ком, прошелестела Уля. — Мне ты нужен любым. Мне важно, что тут, — чуть отстранившись, положила на сердце ладонь. — Так что… — вскинув мокрые глаза и вымученно улыбнувшись, тыкнула пальцем в кончик носа, — будешь меня всю жизнь рядом терпеть, да. Хочешь ты этого или нет.

Её встретил темный, затягивающий взгляд. Пронзающий, ужасно больной. А Улю распирало изнутри: от тепла и нежности, которую надобно было всю на него выплеснуть. Всю. Сам того не подозревая, он создавал в ней тепло и нежность. И они ему предназначались. Но приходилось помнить о рамках дозволенного, а их она, может, и так уже поломала. Ульяне казалось, что для безнадёжно влюбленной девочки держится она не так уж и плохо. Но устоять против того, чтобы протянуть пальцы к ссадине на скуле, не смогла. Егор перехватил запястье на полпути к цели. А уже через секунду спохватился и разжал ладонь.

— Иди. Мама там, наверное, с ума сходит.

«Мама?.. Какая мама?.. При чем тут мама?..»

Вновь прижимаясь щекой к ходящей ходуном, но такой тёплой груди, Ульяна упрямо мотнула головой:

— Она в гостях.