Соседи (СИ)

Трещат, звенят и рассыпаются незыблемые принципы, кипяток бурлит в мозгу и шпарит внутренности, желание гонит кровь. Он же знает себя – мудака, от которого ничего хорошего ни одна девушка не видела. Не может сопротивляться ни себе, ни ей, отказывается слушать слабый лепет возражений головы. Если очень захочешь жить, можно разрешить себе совсем всё. Доверять. Привязаться. Любить. Отдавать. Ничего не бояться. Ни о чем не думать и ничего не ждать. Она сказала, что не оставит. Яркие вспышки перед глазами слепят разум, обесцвечивая страхи, выжигая их и обращая золой.

С неимоверным трудом всё же отрывается. Только для того, чтобы заглянуть в глаза и убедиться, что в собственной агонии чувствует её правильно. Касаясь лбом лба, тяжело переводит дыхание. Ждёт. Уля дышит прерывисто и шумно, грудь вздымается часто-часто, она не рвётся из рук, не просит отпустить, напротив: жмётся, а тонкие пальцы теряются в волосах. В башке одна вата, пылающий румянец на щеках путает сознание, и пунктирные мысли плывут маленькими редкими облачками туда, куда их гонит ветер. Кажется, все эти годы он не жил, кажется, что только-только родился и удивленно взирает на огромный новый мир, где всё совсем иначе: ярко, громко, причудливо и осмысленно. Пропускать подобное через себя не приходилось, не доводилось чувствовать даже отдаленно приближенного к сотрясающему лихорадящее нутро. Если любовь проживается так, то он, наконец, всё понял. Она не поддается лечению, а если всё-таки да, то он подпишет добровольный отказ.

Пушистые ресницы отбрасывают тени, Уля опустила взгляд, температура тела растет, а жалкие остатки воли испаряются. Душистые, ниспадающие волнами волосы щекочут нос, и, чуть отстранившись, Егор осторожно, словно касаясь эфемерной нитки паутинки, заправляет за ушко шелковистую прядь. Теперь же можно разрешить себе так делать, да? Можно обнимать по первому зову сердца и к нему прижимать, можно перебирать волосы и долго смотреть, не боясь быть раскрытым. Можно быть рядом по-новому, прятать её от всех и в ней прятаться. Закрыть собой от бурь, греться в её свете, искать нежности и дарить, претендовать… Целовать… Совсем везде… Отдавать. Обладать.

Эти мысли предсказуемо показывает тело, и она, ощущая и откликаясь, порывисто выдыхает и вскидывает глаза, окутывая дымным взглядом, что преследовал его днем и ночью три недели кряду. Только сейчас в её глазах не тление, а пожар, и пытаться тушить слишком поздно. Мозг, ворочаясь в черепной коробке со страшным скрежетом, тщетно пытается воззвать своего опьяненного хозяина к остаткам разума, но проблема в том, что разум похерен без остатка. Мозг пищит что-то про приличия, пытаясь напомнить, кто именно перед ним, но… Он и без подсказок знает, кто перед ним. Она – мягкая, теплая, хрупкая, уязвимая, роскошная, бархатная, сотканная из света и тепла. Она нежная, невероятно пленительная в собственном оторопелом молчаливом смущении. Она распаляет одним лишь невинным видом, не отдавая себе в этом отчета. Или отдавая? Считывая его замешательство, притягивает крепче… Обвивает руками, пускает пальцы по шее, впечатывается всем телом, тяжелее дышит, заставляет забыть обо всем, забыть себя, своё имя. Полные губы манят, зовут ключицы и ямочка между ними, фарфоровая кожа и треугольный вырез сарафана. Он её поймал или она его, неважно.

Она – его!

Горячие ладошки, соскальзывая по бедрам, робко пробираются под футболку и предохранители срывает. То, что осталось от крыши, закручивает и уносит ураганом в неведомые дали. Прямо как домик Элли{?}[А.М.Волков – «Волшебник Изумрудного города»]. Этот поцелуй – жадный, захлёбывающийся, болезненный, требовательный – совсем другой. После себя Уля оставит пепелище, потому что он не выдерживает раскаленной тягучей магмы, в которую стремительно погружается. Его футболка, стянутая ею без капли сомнений, куда-то летит, и спустя мгновение сквозь шум крови в ушах пробивается возмущенное «мяу»: кажется, Корж, всё это время мирно почивавший на испорченных шмотках, такого развития событий не ожидал. А кто ожидал?.. Услышав кота, Ульяна кротко улыбается в губы, откидывает голову, подставляя шею, горячие, шумные, частые – безумные! – выдохи раздаются прямо в ухо… И чувствуя, как она дрожит в его руках, чувствуя губами бешеный пульс, чувствуя ладонь на загривке, всем телом чувствуя её желание, чувствуя свободное падение, он исчезает.

Нет боли, нет мира, нет его, ничего больше нет. И когда её нога, взлетая, обнимает бедро, Егору становится ясно, как день: он всё-таки захлебнётся в ней и утонет.

...