Слова приходилось тщательно подбирать, строить из них законченные смысловые блоки, а себя – заставлять всё это произносить. Выталкивать наружу буква за буквой. Но с каждой следующей точкой будто бы становилось самую малость спокойнее и чуточку легче. Это как из тонны засыпавшего душу песка зачерпнуть чайную ложку. И ещё одну. И ещё. Ложка за ложкой – и вот уже огромная куча на пятьдесят грамм легче.
— За месяц до восьми, в апреле, меня взяла молодая семья из того же посёлка, — прикрыв глаза, продолжил Егор, вспоминая, как директор пыталась их отговорить. Да, он, сидя под дверью в кабинет, слышал. Всё то же самое, что говорилось каждой женщине, которая останавливала на нём внимательный взгляд. — Первые месяцы мы жили в Чесноковке, а потом мои решили продать всё, что есть, квартиру маминого отца в Уфе, и уезжать в Москву. Там каждая собака друг друга знала, сплетни разлетелись со скоростью света, пошли языками чесать. Мои не хотели, чтобы в меня продолжали тыкать пальцем, коситься, шептаться… Не хотели этих взглядов, проблем в будущем. ...В общем, посчитали, что лучше начать новую жизнь в гигантском человеческом муравейнике. Ну и всё.
Замолчал. Сердце шарашило о больные ребра, как подорванное, лупило на последнем издыхании. На большее сил не хватило, поднимать со дна тину нутро упорно отказывалось, и так уже… Ульяна молчала, только хват усиливался: за эту минуту или две она в него впечаталась. Накануне звучало, что ей всё равно, он и рассказал сейчас в тлеющей надежде, что это и правда так. Однако душу продолжал жрать страх. Казалось, любая её реакция его не устроит, любая заставит тут же пожалеть о сказанном. Сочувствие, соболезнования – на хуй это всё. Новые вопросы – увольте, довольно. А что происходит сейчас в её голове, только она и знает, а ему остаётся лишь гадать.
— Если бы вы сюда не переехали, у меня бы тебя не было, — спустя бесконечные секунды, минуты, а может быть, часы вполголоса произнесла Уля.
Егор медленно выдохнул и прикрыл веки, чувствуя, что разоружен. Минус полтонны за миг. Её слова звучали настолько искренне, что на мгновение аж дыхание спёрло: он и впрямь перестал дышать, осмысляя только что услышанное. А душу захлестнуло чувством бесконечного облегчения и благодарности за понимание.
«А у меня – тебя»
Сказать вслух оказалось нереально. Пусть ей язык тела говорит, потому что тот, что во рту, отнялся. Губы потянулись к макушке. Она там, в его руках, замерла, не пытаясь больше ни о чём спрашивать, а в голове, вызывая короткую остановку сердца, вдруг взорвалась мысль, что у Ульяны через несколько дней самолет. Камчатка. Полмесяца! Вечность! Это что, уже послезавтра? А завтра его тут не будет… Может, она передумает или хотя бы отложит? Счастье вновь рвётся из рук, не успев осесть в ладонях. А ему, кроме как отпустить и надеяться на возвращение, ничего больше не остаётся. Вот она, ваша привязанность, влюбленность ваша – во всей красе, всём своём великолепии. Сумасшедший дом и есть, недаром его не покидало ощущение, что путь он держит прямиком в комнату с белыми стенами… Как раньше спокойно-то было!
Не хочет того спокойствия. Лучше так. Эта маленькая смерть – расплата за взлёт.
«Твою мать, а…»
— Седьмого у тебя вылет?.. — пытаясь звучать ровнее, уточнил Егор.
— Восьмого, — раздалось в ответ приглушенное. — Хотела седьмого, но на восьмое билет почему-то дешевле вышел.
«Аж день отсрочки…»
Внутри штормило, обрушивая на изрезанный ветрами берег ударные волны расстройства и тревоги. Твою мать! Еще каких-нибудь полгода назад он бы её короткого отсутствия, быть может, и не заметил.
— Невозвратный?
«Да даже если возвратный, что?»
— Почему? — Уля там, под рукой, искренне удивилась. — Возвратный, мало ли… А что?
Егор призвал себя не дурить. Как уедет, так и приедет, две недели – ничто на фоне жизни. Повидать бабушку нужно: бабушки – это святое и, увы, не вечное. Ерунда. А он себе занятия легко найдет. На каждый день придумает по десять штук разных. Приезжать домой только ночевать будет.
— Нет, ничего, — выдохнул он в макушку. — Поехали со мной, м-м-м? Сегодня?
Под мышкой зашевелились. Ульяна слегка отстранилась и теперь заглядывала в глаза с нескрываемым любопытством.
— Куда это? — чуть прищурившись, с толикой озорства в голосе поинтересовалась она. — Туда, где у тебя «кипит»?
— Завтра мы должны выступать в отеле на Истре. Там какой-то тимбилдинг, неважно. Группа завтра утром приедет, а мы можем и пораньше рвануть. Соберут разок инструменты без меня. Надеюсь…
Уля молчала. Тишина длилась довольно долго, и Егор уже успел десять раз пожалеть, что открыл рот, ибо за это время она все жилы из него вытянула и в тугой клубочек смотала. Он на качелях своих «солнышко» за единственное утро уже раз пять описал. И, кажется, не собирается останавливаться.
«Что здесь думать, вот скажи мне? Ты же больше не работаешь…»
— Хорошо, — Ульяна наконец мягко улыбнулась, — только… сделай мне одолжение, пожалуйста…
«Аллилуйя…»