Ну почему? Не хочет она принимать очевидное. Ведь они говорят, что он строил планы на жизнь вдвоём. Аня говорит, что изменения заметили все, считает, что на тот шаг его толкнуло нечто совершенно ужасное, а сегодняшним разговором подтверждает, что дела у него хреново до сих пор. Миша говорит о фото на заставке. Баб Нюра… Ей Уля звонила несколько раз справиться о здоровье, о Егоре не спрашивала, но та сама раз от раза считала долгом доложить, что пока он не объявлялся. Поведала как-то, что к ней в последнее время повадились курьеры с продуктами, что дважды звонили из клиники, чтобы сообщить, что у неё новые предоплаченные записи к врачам. Что достала из почтового ящика письмо. Там буквально пара строк: мол, всё в порядке, пришлось переехать, скоро навестит. Но то лишь буквы, а сам он как в воду канул. Баб Нюра принимает к сердцу близко, и это хорошо слышно в дрожащем, готовым сорваться в слёзы голосе.
Так глупо хранить в сердце крупицу надежды, плутая впотьмах в поисках правды. Так наивно продолжать верить в призрачный шанс. И какой же мазохизм – добровольно продолжать мучительную пытку над собой.
Она просто хочет его видеть. Растеряла всю свою гордость и не заметила.
***
Протискиваясь к гримёрке сквозь уплотняющуюся гомонящую толпу, Егор по старой привычке цеплялся взглядом за мелькающие перед глазами лица и не находил среди них тех, кого привык видеть на фестивалях и выступлениях своей бывшей группы. Возможно, выйти на перекур в четвёртый раз за час идеей было дурацкой, однако же в компании чужих людей, на время вынужденно ставших ему коллегами, он чувствовал себя чертовски неуютно. Пепельно-серый день, ничем не отличавшийся от бессчётного количества оставленных позади, обещал и закончиться так же невнятно. А то и вовсе паршиво. Как ещё он может кончиться, если за несколько минут до выхода внутри не наблюдалось ни малейшего движения? Ни желания взорвать зал к чертям, учинив на сцене натуральный разъёб, ни пьянящего чувства триумфа, ни фанфар, ни торжества, ни даже хотя бы простого предвкушения грядущего момента – ни-че-го. В его клетках поселилась и обжилась прозрачная пустота. Расползшись по телу метастазами, лишила способности отзываться на внешние раздражители. Да и вокруг тоже всё по-прежнему, пусть декорации сменились: скорбную тишину холодной квартиры он поменял на репбазу, где минувшие двенадцать суток дневал и ночевал, а теперь вот… Теперь вот на это. Пока не помогало: он до сих пор загривком ощущал направленные на себя тонкие недружелюбные вибрации окружающего мира. Тут уж что хата, что база, что клуб – всё одно.
«Мамихлапинатапайю» в «Тоннах» выступать не доводилось. И, честное слово, находись Егор в ресурсе, прежде чем сунуться на данную площадку с инструментом, нарыл бы всю доступную информацию о её плюсах и недостатках, акустике маленького зала, техническом оснащении и прочей лабудени – в общем, обо всём том, что неплохо бы понимать любому уважающему свой труд музыканту. До каждого причастного и мимо проходящего докопался бы. Но Егор давно себя потерял. А потому ничуть не удивился, обнаружив внутри глубокое равнодушие к тому, в каких условиях предстоит отыграть полуторачасовой концерт. Саундчек прошёл фактически без накладок, звуковик попался более или менее адекватный – и на том спасибо. За неполные две недели без сна и еды умудрился кое-как выучить программу и сыграться с давшими ему приют – и молодец. Договорились с группой, что в случае чего будет импровизировать, ребята выразили готовность подстроиться, фронтмен отнёсся с пониманием – и хорошо. Теперь всё-таки не налажать бы в процессе – и бинго. Можно с чистой совестью забыться до завтра. А там на новый круг, зубрить чужие песни до вскрывшихся мозолей. До тех пор, пока музыка не обернётся надсадным воем. День за днём, ночь за ночью. Он спасал их, они – его, вот тебе и весь смысл. Галимый и смешной, он всё же появился.
Пока с поставленной себе задачей не сдохнуть тупо Кому-то назло Егор с грехом пополам справлялся.
— Эй, Рыжий!
«Блядь! Какого хера?!»
С трудом заставив атрофировавшиеся лицевые мышцы сложиться в должную отображать удивление гримасу, Егор нехотя повернулся на звук голоса, который узнает из тысячи.
— Ты чего тут забыл?
М-м-м… Да… Выражение рожи, может, и получилось более или менее «живым», но кого он пытался обмануть? И зачем? Тон, которым был задан вопрос, радушием не отличался. Впрочем, пусть уж хоть какой тон, любые щи, лишь бы не смахивать сейчас на зомби, которым себя ощущал.
— Девочку свою выгуливаю. В бар отошла, вон там, — для убедительности кивнув в сторону собравшейся у стойки толпы, пояснил Стрижов. От блеска увесистой горсти цепей на массивной шее у Егора зарябило в глазах. Кислотно-зеленая джинсовка на розовую футболку усиливала произведенный эффект. — Чё, как дела?
«Как сажа бела»