Соседка

— Садись, — сказала Матильда.

— Я на минуту. Так устал, что больше не могу, — он закрыл лицо руками.

— Я тебе вот что скажу, Бернар, — она подошла к окну.

— Ну что еще? — он нервничал.

Всю жизнь она не могла терпеть лжи. А с тех пор, как они встречаются с Бернаром, она все время лгала. И от этого становилось все противнее. Появилось даже отвращение к самой себе. Несколько раз она пыталась все рассказать Филиппу, но не смогла. Он был так добр к ней… И какой же омерзительной была ее расплата.

Во что бы то ни стало она должна искупить свою вину, хотя понимала, что это невозможно. Такие вещи не прощаются.

— Да, я тоже хотел сказать Арлетт, но не смог.

Он лгал. Он никогда не думал об этом. Вернее, он чувствовал свою вину, но признаться… Нет, нет! На это у него никогда бы не хватило смелости.

— Так больше продолжаться не может, — ее голос звучал уверенно и твердо. — Через пару недель мы уедем. У Филиппа отпуск. И вся эта история сама собой кончится.

Бернар отпустил голову. Возможно, она была права. Их связь не могла длиться вечно. В один прекрасный день надо было бы все равно что-то решать. К сожалению, быть вместе они не могли. У каждого была семья, особые обязательства перед ней. Тем более, Тома… Уж его-то он не мог вычеркнуть так просто.

— Ты мне сказал когда-то одну фразу, — продолжала Матильда. — Как она мучила меня тогда: «Всякая любовь — пьеса, в ней есть свое начало, кульминация и финал».

Она вопросительно посмотрела на него.

— Это верно, совершенно верно.

Бернар подошел к ней и коснулся ее талии.

— Я возьму себя в руки. У тебя не будет больше причин обижаться на меня. Мы станем друзьями, как были прежде. Я обещаю.

— Прежде чего? — она грустно улыбнулась.

Бернар опустил руки.

— Смешно. Ну все, я, пожалуй, пойду, — он погладил ее плечо. — Надо идти.

А уходить ему не хотелось. Но так уж решено, и возвращаться к старому было бы просто глупо.

Он вышел на улицу. Матильда выглянула в окно.

— А что ты скажешь Арлетт, если она увидит тебя?

Бернар пожал плечами. Он как-то не подумал об этом.

— Скажи, что помог мне починить морозилку.

— Хорошо. Так и скажу, — он вздохнул облегченно. — Все хорошо. Наконец я могу вздохнуть спокойно. Наконец.

Он поспешил к дому. Душа ликовала. Все! Кончено! Он теперь опять будет жить, как и жил, вновь обретя покой и семью. Ему не надо больше врать, а потом мучиться, нервничать, не спать. Арлетт! Только она! И никого больше. И вновь все будет чудесно.

Тома катался на качелях.

— А вот и мой Тома! — Бернар подхватил его на руки и покружил в воздухе. — О чем задумался, малыш?

Его ребенок, его сын! Разве мог он оставить его ради какой-то любви? К черту, все к черту. Теперь он будет любить только его. Он купит ему велосипед. Тома уже давно просил, а ему некогда было заняться этим. Все! Все свое время он будет думать, заботиться только о нем, этом маленьком, милом создании, кусочке его, Бернара.

Он посадил ребенка на качели и поспешил домой.

Арлетт хозяйничала на кухне. На столе лежали вымытые овощи для салата и на маленьком блюдечке мелко нарезанная зелень.

Она готовила фарш для котлет.

— Чем ты занимаешься? — Бернар поцеловал жену.

— Готовлю на завтра обед.

— О, нет, нет! — он был непривычно оживлен. — Займемся этим потом. Звони Аннет, чтобы посидела с Тома.

Арлетт улыбалась, но была несколько удивлена. Последнее время Бернар был вспыльчив, рассеян, постоянно нервничал. Произошедшая перемена показалась еще более странной.

— Мы едем в Гренобль, сказал Бернар. — У меня сегодня праздник: кино, ресторан…

Нет, он всегда был непредсказуем. Она знала его шесть лет. Пять с половиной они были женаты. И каждый раз она заново открывала своего мужа. Он мог сидеть хмурым и злым, дуясь и не разговаривая, а потом вдруг вскакивал, хватал Арлетт, и они занимались любовью прямо на диване в гостиной под звуки информационной программы. Или… Арлетт почему-то вспомнилась эта смешная история. Тогда они еще не были женаты. Она училась и снимала меблированные комнаты на улице Сен-Ло. Однажды ночью она проснулась от шума. Она узнала голос Бернара. Ее хозяйка и он о чем-то громко спорили в гостиной. Потом Бернар, как вихрь, ворвался в ее спальню: «Одевайся».

Она ничего не понимала, но спорить не захотела. Ничего не спрашивая, она послушно оделась. Ей было интересно, что он надумал.

Они вышли на улицу. Была осень, и парижские ночи стояли холодные и дождливые.

Он обнял ее, и они пошли. Шли долго.

Арлетт очень тогда замерзла, но, конечно, в этом не призналась. Дождь лил все сильнее. Оба промокли до нитки. Бернар остановился у Триумфальной арки. На этом месте у них было первое свидание.

— Ты должна стать моей женой, — его голос звучал решительно и твердо.

От причуды Бернара и от неожиданности Арлетт покатилась со смеху. Она хохотала долго и все никак не могла успокоиться.

А Бернар, напротив, в промокших туфлях и прилипшей к телу куртке, был серьезен, как никогда.

Вместо ответа она обняла его шею, холодную и липкую от дождя и потянулась, чтобы поцеловать его губы. Худенькая и маленькая Арлетт казалась крошкой рядом с могучим, чуть ли не двухметровым Бернаром.