Значит, их не было здесь уже несколько дней. Вот так. Сезон тенниса закончен. Следовательно, Матильду он больше не увидит. Разве что когда-нибудь случайно встретятся в Гренобле. Вместо долгожданного облегчения тоска охватила его душу. Как будто в один миг он потерял что-то необыкновенно дорогое. Да, теперь он действительно потерял ее. И ничего не будет о ней знать.
От этих мыслей он совсем поник. Бернар сидел, неподвижно застыв, держа ложку в тарелке.
— Суп недосолен? — Арлетт догадывалась, чем была вызвана его задумчивость.
Но он не шелохнулся. И продолжал сидеть со стеклянными, ничего не видящими глазами.
— Тебе не понравился суп? — громко спросила Арлетт.
— А? Нет, нет. Суп замечательный, — Бернар очнулся. — Но немного островат. Да, островат. Вероятно, ты переборщила с приправами.
— Но ты всегда любил острое…
Бернару нечего было сказать, и он решил промолчать. Тома лениво водил по тарелке ложкой. Ему нравилось подражать отцу.
— А ты, Тома, чего не ешь?
— Суп слишком острый, — мальчик скорчил кислую гримасу.
Арлетт, переглянувшись с Бернаром, рассмеялась. Сынишке она почти не добавляла приправ. Его солидарность с отцом казалась забавной.
Глава Двадцать Седьмая
Ночью Бернар проснулся от странного назойливого скрипа за окном. Накрыв голову одеялом, он пытался уснуть, но неприятный, действующий на нервы треск продолжался и раздражал все больше. Бернар встал, подошел к окну, осторожно отдернул штору.
Ночная улица была пуста, и только завывающий ветер срывал увядшие листья с деревьев. Но странные звуки не прекращались.
Осторожно, на цыпочках, чтобы не разбудить Арлетт, которая крепко спала, закутавшись с головой в одеяло, он подошел к другому окну. Дверь в бывшем доме Бушоров была открыта и от ветра она то открывалась, то закрывалась, громко хлопая и скрипя.
Все это показалось Бернару очень странным. Ведь дом был закрыт, ключ должен находиться в бюро по найму домов. На минуту он растерялся, не зная, как поступить. Но назойливый скрип не затихал и все больше разжигал его любопытство.
На кресле он нащупал свой свитер и брюки. Взяв все в охапку, Бернар бесшумно вышел из спальни.
Держась за перила, плохо ориентируясь в темноте, он спустился вниз. На кухне наспех оделся. Дверь продолжала скрипеть. Здесь, внизу, эти звуки были слышны еще отчетливее. Он опять выглянул в окно. Возле соседнего дома показались тени. В груди у Бернара бешено заколотилось сердце. Он никогда не был трусом, но все происходящее выглядело слишком загадочным и рождало тревогу.
А дверь продолжала скрипеть.
Может быть, воры! Но что они могли делать в пустом доме? Или преступники совершают какое-нибудь злодейство, воспользовавшись отсутствием хозяев?
Их район всегда считался тихим и безопасным. Они жили здесь уже пять лет и ни разу на их памяти не произошло ни одного случая даже мелкого хулиганства.
А дверь скрипела все громче и омерзительней. Все отчетливей слышались незнакомые шаги. Было слишком темно, и как ни пытался, Бернар не мог толком ничего разглядеть. Но это. Стук каблуков. Он прислушался. Точно! Он уже не сомневался: это была женщина.
Смутная догадка кольнула его сердце. Он замер. Постояв несколько секунд в замешательстве, стал лихорадочно шарить в буфете.
Да где же он? Черт бы его побрал. Бернар нервничал. Наконец, среди чашек, стаканов и блюдец, которые в тот момент казались абсолютно ненужными и лишними, нащупал фонарик.
Бернар прислушался. Дверь продолжала скрипеть, а шаги то отдалялись, то приближались опять.
Сердце замирало, когда он открывал входную дверь.
Но ступив на крыльцо, почувствовал холод и только тогда вспомнил, что забыл обуться. Стоял ноябрь. И ночью начинало слегка подмораживать. Разозлившись и ругая себя за собственную неосторожность, Бернар вернулся. В темноте он долго не мог найти туфли. Как будто какая-то тайная сила мешала и удерживала его.
Но он должен пойти. Отвратительный и неприятный скрип казался условным знаком, зовущим его. В углу Бернар нащупал свои туфли.
Тяжело вздохнув, он открыл дверь и вышел на улицу. После теплого дома его знобило.
Освещая фонариком дорогу впереди себя, тревожно оглядываясь по сторонам, вздрагивая от каждого скрипа двери, он направился к пустому дому.
Руки дрожали, подкашивались ноги. С остановившимся сердцем он вошел в дом. Стояла подозрительная тишина. Бернар освещал фонариком стены. Вдруг сзади кто-то шелохнулся. Он резко обернулся, держа фонарик обеими руками перед собой.
Матильда… Она стояла съежившись, прижимаясь к стене. Он подошел к ней.
— Бернар, — тихо произнесла она. — Я хочу поговорить с тобой…
Он не дал ей заговорить и зажал рот.
Сколько времени он таил и сдерживал свои чувства. Пытался забыть, вычеркнуть эту часть своей жизни, но душа… Разве можно ее обмануть? И что бы ни внушал рассудительный разум, она твердила свое.
— Ты… — Бернар уже не верил своим глазам. Происходящее казалось ему сладостным сном.