Соседки

«Вот влип!» – подумал тогда Василий, но так и не смог вспомнить, что в городе его заждалась Галочка, которая его любит и ждет – настолько он потерял голову от всего того, что с ним произошло.

И дни потянулись страшные, а ночи тоскливые, потому что днем, за отсутствием до осени другой работы, он, как трактор, пахал на огороде, а по ночам добивался от Гапки ее милостей и та вертела им, как хотела, и он все больше превращался в подобие вьючного животного. Кроме того, по ночам ему приходилось держать ухо востро, ибо подлая ведьма могла напасть на него в любой момент, особенно когда он засыпал после тяжелой поденной работы и любовных утех. И ему приходилось то и дело просыпаться и проверять, не подкрадывается ли к нему ведьма. Кроме того, от той любви, которую даровала ему Гапка, он чувствовал, как душа его окончательно мертвеет, но не находил в себе силы и воли отказаться от блюда, которое раньше казалось ему таким лакомым. Хуже всего, что Гапка ни за что не хотела поверить в то, что ее мать – ведьма, норовящая сжить зятя со свету. И любые рассказы Васеньки объявляла злобной клеветой и алкоголическим бредом, хотя Васенька и обходил корчму десятой дорогой за отсутствием денег.

А теща продолжала измываться над ним как могла. И когда Гапка как-то отправилась в клуб, чтобы вместе с подружками от души похохотать под заморскую кинокомедию, а Васенька, одуревший от работы на грядках, в полуобмороке отлеживался на тахте, теща вдруг подошла к нему и злобное лицо ее превратилось в маску ужасного гнева.

– Для тебя я доченьку растила? Для тебя ее грудью кормила? Чтобы ты над ней издевался и измывался? Чтобы она служила тебе, как рабыня, и исполняла твои скотские прихоти? Нет, не уйти тебе от меня!

И теща превратилась в свирепого лесного вепря и так ткнула Васеньку в бок своими клыками, что два фонтана крови забили из него и сознание стало покидать его. Но он успел увидеть, что теща торжествует и злобная харя вепря расплывается в омерзительной гримасе. И заставил себя вскочить и, оставляя на полу кровавый след, ринулся к стене, на которой висела сабля. Но подлая ведьма спрятала ее куда-то, и стена была пуста. И тогда Васенька углядел краем глаза топорик, которым Гапка рубила на кухне капусту, и дотянулся до него, и пошел на вепря, а тот, гордый своей силой, стоял, не шевелясь, и только скалился и пялился на умирающего зятя. И поднял Васенька руку, и замахнулся на тещу, но та отступать и не думала. Более того, вепрь, к ужасу Васеньки, превратился в нечто наподобие дракона, который стал на него надвигаться, поливая при этом пол ядовитыми слюнями. И поглядывая на Васеньку в последний раз, перед тем как его сожрать раз и навсегда. И погибла бы ни в чем не повинная христианская душа, если бы у бывшего студента вдруг не прорезался внутренний голос, который довольно грубо сообщил ему, что спасительная сабля лежит в одежном шкафу на верхней полке под постельным бельем. Но между шкафом и Васенькой находился проклятый дракон, готовившийся к трапезе, а из ран на боку кровь текла ручьем и сил у Васеньки с каждой минутой оставалось все меньше. И до него вдруг дошло, что всего через несколько мгновений жизнь, которую он так любил до знакомства с Гапкой и тещей, закончится среди зубов дракона. И он с криком «Аминь!» вскочил на спину чудовищу и перескочил через него, и ему это удалось, потому что ведьма была уж слишком уверена в своей победе, и открыл шкаф, и вывалил из него на пол чистейшее белье, и выхватил саблю, и отрубил дракону хвост, а потом лапу, а потом… Но и тот не оставался в долгу и своими ядовитыми зубами вцепился в правую ногу Васеньки и почти ее перекусил. Но тут на крыльце послышались шаги Гапки, и чертова ведьма тут же превратилась все в ту же тещу со страдальческим выражением лица, на котором от сабли остались красные полосы. А кровь перестала течь из бока Васеньки, и от него вдруг стало разить дешевым спиртом. И перед Гапкой предстало измазанное землей постельное белье, пьяный муж и избитая, сдерживающая слезы, мать.

– Я же тебе говорила, что он подонок, – кротко сказала ей подлая ведьма и, прихрамывая, чтобы вызвать к себе еще больше жалости, ушла в ночь.