Сошедшие с ковчега

Для Османской империи, как и всего азиатско-африканского мира, вступление в эпоху Нового времени означало, прежде всего, переход к другим ролям во всемирном историческом процессе. Странам Востока предстояло включиться в мировую капиталистическую систему в качестве периферийных элементов. Оно предполагало не просто приобщение в тех или иных формах к новой цивилизации, но и насильственное изменение направления собственной исторической эволюции восточных обществ, которые не были готовы к подобным переменам. Это касается и Османской державы, которая являлась типичным государством восточного средневековья. Более того, в ее экономике и социально-политической жизни обнаруживается много общего с тем, что уже было пережито в сельджукскую эпоху и в период бейликов.

Вместе с тем новая османская эпоха имеет важные отличия. Отмечаемое в XIII и первой половине XV века появление турецкого народа как отдельного этноса сменяется формированием общества имперского типа. Оно выступает как гетерогенный социум, включающий в себя народы и племенные союзы, различающиеся по языку, религии, историческому наследию, культуре, уровню социально-экономического и политического развития. Соединение этих разнородных элементов возможно лишь при наличии сильной центральной власти. Отсюда столь пристальное внимание османских султанов – начиная с Мехмеда II и до Сулеймана Кануни, к созданию эффективно действующего аппарата управления и повышению военного потенциала империи. А также – желание упрочить позиции самих властителей, толкнувшее Мехмеда II ввести кровавый обычай казни всех возможных претендентов на престол в момент прихода к власти очередного султана.

Однако одними усилиями правителей вряд ли можно объяснить быстрый взлет могущества Османской империи, превратившейся к середине XVI века в подлинно мировую державу. Успеху султанских властей способствовали заметные изменения в расстановке политических сил в Средиземноморье: упадок средневековых государств, определявших ранее ситуацию в регионе, и новая волна экспансии христианских государств (испано-португальская Реконкиста). В силу сложившихся обстоятельств, вызов, брошенный инициаторами Реконкисты, смогла принять лишь империя Османов как наиболее сильная на мусульманском Востоке.

Помогло отчасти и то, что к этому времени завершался процесс их этнической и политической консолидации, а прежний лидер исламского мира, мамлюкский Египет, оказался в состоянии глубокого кризиса. К тому же, стремление османских султанов развивать внешнеполитическую активность прежде всего в направлении христианского Запада, способствовало как более быстрому восприятию достижений позднесредневековой Европы (огнестрельное оружие и др.), так и повышению престижа предводителей газавата в глазах мусульман.

Завоевание Константинополя дало Мехмеду II и его преемникам полное основание претендовать на верховенство в исламском мире и на роль единственных наследников власти византийских императоров.

Авторитет султанов был признан большинством мусульманских правителей. Благодаря последующим военным успехам османцев это признание превратилось в устойчивую традицию, сохранявшую свою значимость на протяжении нескольких последующих столетий…

ГЛАВА ШЕСТАЯ

1914 год, ноябрь. Турция,

г. Стамбул-Константинополь

Шел четвертый месяц войны. За это время произошло немало событий, так или иначе имевших значение для дальнейшего ее хода как в европейском театре военных действий, так и в других уголках земли, порой отдаленных друг от друга на тысячи верст и миль. Например, заявляя о своих притязаниях на Дальнем Востоке, в войну вступила Япония. И все-таки основные эпизоды, способные коренным образом изменить расстановку сил в мире, происходили в Европе, частично – в Азии, на Ближнем Востоке.

В момент приезда супругов Лазорян в Константинополь столичные газеты наперебой обсуждали главную новость дня: назначение главнокомандующим турецкой армией немецкого генерала Отто Лимана фон Сандерса. Спустя четыре дня Георгий и Анастасия узнали, что Санкт-Петербург, «ввиду патриотического воодушевления русской нации», переименован в Петроград. Но пришли к обоюдному мнению, что новое название, несмотря на «русские корни», звучало слишком жестко и отрывисто, будто военная команда на плацу.

У обоих на сердце сделалось грустно: оборвалась еще одна ниточка, незримо связывающая их с прежней жизнью. Единственным утешением служили воспоминания о том дне, когда они, предприняв прогулку в авто, прощались с городом Великого Петра, его улицами и проспектами, площадями и парками, мостами и дворцами, театрами и садами. Словом, со всем, на чем еще лежал царственный, вдохновенный, романтический отсвет немеркнущей красоты и великолепия старого Санкт-Петербурга.