Сошел с ума

Трубецкой, улыбаясь, выписал чек, и мы покинули гостеприимный салон, причем в кулаке у меня была зажата амурная записка хозяйки. Записку я передал Полине, и она вслух перевела: «Уважаемый месье! Есть в Париже тайны, которые ведомы только француженке. Будет на то желание, почла бы за честь познакомить вас с ними. Ваша Стелла Блюаи!»

— Я не ревную, — холодно произнесла Полина, — но, по-моему, здесь попахивает развратом.

Трубецкой не дал мне долго погордиться.

— По всей Европе нынче на русских олухов смотрят как на дойных коров, — пояснил он. — Чистят изрядно, но относятся свысока. Раньше презирали за бедность, теперь — за неумение считать деньги.

В китайском ресторане на Монмартре, когда я не без удовольствия оглядывал себя в зеркале — кремовый костюм, бежевая, с люрексом рубашка, элегантная бабочка, — меня настигла страшная мысль: кот Фараон! Он остался один в запертой квартире. В панике убегая, я забыл о закадычном друге. Вот она как проявилась — вся тайная подлость моей натуры. Какие муки ожидают самовлюбленного усатого бедолагу, прежде чем он околеет от голода и жажды!..

— Надо срочно позвонить! — сказал я Полине.

— Куда, дорогой? Стелле Блюаи? Она вполне потерпит до завтра. Да и какие могут быть у нее тайны, сам подумай. Неужто надеешься, что бедная женщина сберегла для тебя невинность?

— В Москву! Надо срочно позвонить в Москву.

Снестись с Москвой оказалось вовсе не трудно. Прямо в фойе ресторана стоял телефонный суперагрегат, по которому Полина по коду за пять минут дозвонилась до Володиной квартиры. У меня от сердца отлегло, когда услышал его рассудительный и как будто близкий голос:

— Ты где, Миша?

Я ответил, что прибыл в Париж, и тут же, торопясь, начал объяснять ситуацию с котом. Володя должен был дозвониться до моей дочери, чтобы она немедленно привезла ключи, открыла квартиру и выпустила узника на свободу. А еще лучше, чтобы увезла его к себе.

— Володя, займись, пожалуйста, этим сейчас же!

— Но в этом нет необходимости, — отозвался он после непонятной заминки.

— Володя, ты пьяный?

— Нет, не пьяный, не волнуйся…

Дальше он поведал вот что. Квартиру действительно не было нужды отпирать, потому что она была взорвана. Вечером того дня, когда мы с Полиной отбыли, неизвестные злоумышленники подложили под дверь заряд тротила и ночью так громыхнуло, что по всему стояку, от подвала до крыши, прошла трещина. Как и большинство жильцов дома, Володя лично побывал на месте происшествия. Ущерб квартире, конечно, нанесен немалый, но теперь беспокоиться не о чем. Слесарь из РЭУ приладил дверь на место, а милиция ее опечатала. Что касается Фараона, тут вообще все в порядке. Володя видел его днем собственными глазами: кот прошмыгнул от мусорного бака в подвал, волоча в зубах здоровенную крысу.

Покончив с грустной темой, Володя оживился:

— Ну как там в Париже? Почем она?

— Еще не приценялся, — буркнул я, туго соображая.

— Ты надолго там обосновался, Коромыслов?

— Как понравится. — Полина причесывалась перед зеркалом, Трубецкой покупал газеты. — Послушай, Володя, а кто взрывал — выяснили?

— Плохо оцениваешь обстановку. Оторвался от почвы. Кто же это будет выяснять? Хорошо, хоть дом уцелел… Кстати, Полина, надо полагать, с тобой?

— Да, тоже в Париже.

— Привет ей от меня.

— Обязательно передам.

…Уселись за столик неподалеку от оркестра.

— На тебе лица нет, — озаботилась Полина — Узнал что-нибудь неприятное?

— Да так, ерунда… Квартиру взорвали.

— Твою?

— Нет, лужковскую.

Полина и Трубецкой многозначительно переглянулись. Похоже, им вообще нравилось переглядываться в моем присутствии.

— Не расстраивайтесь, — в глазах Трубецкого соболезнование. — Все, что ни делается, все к лучшему. Купите новую квартиру. Или сразу две.

— На какие шиши?

— Об этом разговор впереди, поверьте, деньги у вас будут.

Полина посмотрела на него с осуждением, будто он выдал предновогодний секрет. Занятый мыслью о растерзанной квартире, я поначалу не обратил должного внимания на последнюю фразу Трубецкого, но чуть позже, когда мы с отвращением лакомились под водочку закусками типа «рыбьи глазки», «салат из воробьев» и прочим в таком роде, Трубецкой снова вернулся к этой теме.

— Как я предполагаю, — сказал он, — ваши финансовые дела, дорогой Михаил Ильич, не слишком блестящи?

— Да ничего, — возразил я, — пока не бедствую. Перебиваюсь потихоньку.

— Зачем же перебиваться?.. Лишние полмиллиона долларов вам не помешают, как вы считаете?

Полина опять поморщилась.

— Эдик, ну куда ты спешишь?

— Нет, почему же, — проворчал я. — Это интересно. И за что же вы дадите мне полмиллиона?

— Уверяю вас, ничего сверхъестественного.

— Если требуется кого-то замочить, то я пас.