Сословные условности

Наташа полетела вниз по лестнице. Проходя мимо зеркала, на минуту задержалась, чтобы оценить свою повышенную шикарность. За последнее время шикарность Натальи Юрьевны Китаевой достигла невероятных высот, в её глазах появилось нечто такое, отчего мужчины теперь если и не столбенели при её появлении, но точно не пропускали это появление мимо своего внимания. Разнокалиберные охранники не перегораживали ей проход со свирепыми лицами, как они всегда это делали раньше, а вежливо улыбались и почтительно расспрашивали, к кому же это она пожаловала вся такая шикарная.

Ирка в белой норковой шубе до пят поджидала её в холле отеля аккурат у скульптуры Даши Намдакова. Рядом с этой шубой вся Наташина повышенная шикарность тут же померкла, как и не было её.

– Всё, Китаёза, я уезжаю! Держи. – Ирка протянула ей пакет. По его размерам Наташа поняла, что это картина. – Это та самая «Китаёза на рассвете», повесишь где-нибудь, чтоб твой прекрасный принц Калмыков не забыл, как ты выглядишь, пока тут вкалываешь.

– Как уезжаешь? Насовсем? – Наташа прижала «китаёзу» к груди.

– Ага! Меня Курт в Хельсинки ждёт, – сообщила Ирка со счастливыми глазами.

– Какой ещё Курт? – не поняла Наташа.

– Муж мой Курт! Он, между прочим, сам мне позвонил, первый. – Ирка расхохоталась. – Сказал, хватит дурью маяться. Не может он без меня!

– А Курт разве не немецкое имя? Ты ж говорила, он американец, – решила уточнить Наташа.

– Мы там все американцы: и русские, и немцы, и испанцы, и украинцы, и евреи. Кого там только нет.

– Ну да! Прям ковчег какой-то. А почему в Хельсинки ждёт?

– Сюда ехать боится. Говорит, мол, в эту дикую страну ни ногой. И правильно!

– А дом как же? Ты ж его на год сняла.

– Ну, хозяйка расстроилась, конечно, но я ей неустойку заплатила и картин оставила. Ей уж очень стога мои понравились.

– И отвальной не будет? Ну, как ты хотела с песнями и оливье.

– Нет! – Ирка замотала головой. – Лучше привальную устроим, когда вы с сантехником к нам приедете. Как говорится, уж лучше вы к нам! А пока то да сё высылай-ка ко мне Максика, да не тяни, я о нём позабочусь. Вы с Калмыковым себе ещё детишек нарожаете. – Ирка глянула на часы. – Всё, мне пора.

Она обняла Наташу, поцеловала её в обе щёки и исчезла за разъехавшимися в стороны стеклянными входными дверями, будто растворилась в снегопаде.

Наташа смотрела на снежные завихрения и чувствовала, как по щекам бегут горячие слёзы.

– Вот так! Прилетела, взбаламутила тут всё, а нам теперь со всем этим оставайся, – тоскливо заметил начальник охраны, который по своему обыкновению вдруг материализовался рядом с Наташей, откуда ни возьмись.

– Придётся как-то выживать, – сказала Наташа. – А куда деваться? Если все уедут, никого же не останется.

– Я вот думаю, что всё должно наладиться, и они все вернуться, – сказала Вероника Дмитриевна, тоже невесть как оказавшаяся тут же. Она протянула Наташе одноразовый платок. Наташа аккуратно промокнула лицо.

– «Надежды юношей питают», – сообщил начальник охраны, – а вы, уважаемая, далеко не они.

– Вот-вот! Я, молодой человек, давно живу, – проворчала Вероника Дмитриевна. – У нас тут всё происходит внезапно.

– Вы оба, когда подкрадываетесь, постарайтесь всё-таки как-то обозначать своё приближение, – попросила Наташа. – Видите, я разнервничалась.

– Так и быть, – пообещал начальник охраны, – буду гусеницами греметь.

– А я кашлять, – добавила Вероника Дмитриевна.

– Кашлять не надо! Всех отдыхающих распугаете. Там опять какой-то хитрый штамм обнаружили, новую волну нам обещают.

– Я гляжу, им понравилось. И что мы с этим всем будем делать? – Вероника Дмитриевна тяжело вздохнула и покачала головой.

– Как обычно. Засучим рукава и будем праздновать.