Сосновские аграрники

Забегая далеко вперед, приближался сенокос. Трифонов жаловался на лесников, что лесная охрана в корыстных целях препятствовала пастьбе скота и скашиванию лесных культур. Требовал пересмотреть старое решение исполкома райсовета, все лесные кварталы Венецкого лесничества передать совхозу, исключая служебные наделы лесной охраны и сенокосы, закрепленные за обозом лесничества. Чистов поддержал Трифонова, такое решение было вынесено. Власть над лесничеством перешла в руки администрации Рожковского совхоза. Трифонов лично обмерял служебные наделы и сенокосы лесничества. Все площади лесных культур, где можно было производить окашивание, осмотрел. Не только лесная охрана, но и администрация Сосновского лесхоза во главе с директором Ладыжевым были поставлены к стенке и находились весь сенокосный период на мушке Трифонова.

Чтобы не обострять отношения с руководством района, Ладыжев поступил как руководитель и джентльмен. Выпросил путевку в санаторий на берег Черного моря и срочно по болезни уехал, взвалив на плечи главного лесничего все невзгоды, зная, что Крутов Михаил Поликарпович мужик покладистый, по пустякам в споры ни с кем не вступит, любит выпить и отключиться от всего земного на несколько дней. Крутову жаловалась лесная охрана, лесничие: «Напрасно лес садим. Трифонов все скашивает». Крутов спокойно отвечал: «Хватит и на ваш век».

С западной и юго-западной стороны с полями совхоза граничили леса Мухтоловского лесхоза. Трифонов много раз пытался и там установить свои порядки, то есть самовольно косить, пасти скот, но быстро был выдворен и поставлен в рамки. Неоднократно пришлось просить и заступаться за него Чистову перед администрацией лесхоза и Ардатовского района. Учитывая бедность совхоза, все прощали, но здесь Трифонов знал почем фунт лиха. Поэтому почти на каждом районном форуме и на областных, куда его часто возил Чистов, он выступал и просил передачи лесов гослесфонда из состава Мухтоловского лесхоза в состав Сосновского. Но из этого ничего не получалось, так как в облисполкоме об этом и слушать не хотели, а управление лесного хозяйства было против перекройки лесхозов.

В лесах для совхоза исполу косили бригады из неорганизованного населения. На площадях лесных культур они скашивали все маленькие деревца. Лесничий Таисия Бородавина каждый день ездила в контору совхоза и слезно выпрашивала у Трифонова отдельные участки лесных культур, чтобы спасти от косцов. Большой ценой это ей удавалось. Она силами рабочих лесничества лично Трифонову накашивала и дарила по 3-4 тонны сена. За такие подарки Трифонов шел на небольшие уступки.

Весь народ был направлен для косьбы в лесу. Лучшие совхозные сенокосы перестаивали, трава грубела, ждала косцов. Но косцы ползали с косами по лесным пустырям, полянам и посадкам леса, собирая по 3-4 центнера сена с гектара. До момента уборки зерновых из конторы совхоза в районный центр ежедневно передавались сводки, что столько-то скошено, столько-то заготовлено, и все с увеличением. До 1 августа кроме совхозов в лесу не имел права косить никто, таковы были решения Сосновского райисполкома. До 1 августа совхоз собирал по одной травинке в лесу. После 1 августа открылась вольница. Механизаторы и все население кинулись косить. Лучшие совхозные сенокосы растаскивались, и часть официально делилась между рабочими совхоза. Трифонов кинулся за большим лесным сеном и не смог удержать в руках синицу. Все лучшее и большое было растаскано. Однако он считал и внушал районному руководству, что поступал правильно. Когда обмерили стога и сопоставили с переданными сводками, разница была в сторону преувеличения почти на 50 процентов.

С окончанием совхозного сенокоса было собрано партийное собрание. Трифонов доложил, что столько-то, по предварительным данным, накошено и заготовлено сена, столько-то будет соломы и прочих кормов. Все выступающие хвалили руководство совхоза. Выступил и Степан Храмов. Он любил выступать. Не проходило ни одного собрания, ни одного совещания, где бы он не двинул своей несуразной речи. Он говорил об общих делах нескладно, его мысли никто не понимал, да вряд ли он сам понимал, о чем говорил, перекидываясь с одного на другое. Но зато он критиковал очень резко и в основном только Кузнецова Сергея. Называл его пройдохой, жуликом и алкоголиком. На этом партсобрании в его голове прояснилось, и он выразился так: