Сосны. Заплутавшие

– Если бы тебе и Бену стало хоть немного лучше оттого, что я сжег бы этот долбаный город дотла, я бы запалил его еще в свой первый рабочий день.

– Мы теряем его.

– О чем ты говоришь?

– Это началось в прошлом году. И становится все хуже и хуже.

– То есть?

– Он отдаляется, Итан. Я не знаю, чему его учат, но это забирает его у нас. Между нами вырастает стена.

– Я все выясню.

– Обещаешь?

– Да, но и ты должна кое-что мне пообещать.

– Что?

– Ты не вымолвишь ни полсловечка о том, что я тебе рассказал. Никому, ни единой детали.

– Сделаю, что смогу.

– И последнее.

– Что?

– Мы сейчас впервые в Заплутавших Соснах не под наблюдением камер.

– И?..

Он наклонился и поцеловал ее в темноте.

* * *

Они шли по городу.

Итан почувствовал, как замерзающие пылинки начали бить его в лицо.

– Это то, о чем я думаю? – спросил он.

Вдалеке свет одинокого уличного фонаря превратился в сцену для снежинок.

Ветра не было. Снег падал отвесно вниз.

– Зима пришла, – сказала Тереза.

– Но всего несколько дней назад было лето.

– Лето длинное. Зима длинная. Весна и осень проносятся мгновенно. Последняя зима длилась девять месяцев. Снег на Рождество был глубиной в десять футов.

Бёрк взял жену за руку в варежке.

Во всей долине – ни звука. Полная тишина.

– Мы могли бы быть где угодно. В какой-нибудь деревне в Швейцарских Альпах. Просто два любовника вышли прогуляться в полночь.

– Не надо так, – предупредила Тереза.

– Как – так?

– Не надо притворяться, будто мы в другом месте и в другом времени. Люди, которые в этом городе притворяются, сходят с ума.

Они свернули с Главной и двинулись дальше по боковым улочкам.

В домах было темно. В долине не поднимались дымы очагов, и воздух, в котором мелькали снежинки, был чистым, промытым.

– Иногда я слышу крики и вопли, – сказала Тереза. – Они где-то далеко, но я слышу их. Бен никогда об этом не упоминает, но я знаю: он тоже их слышит.

– Это аберы, – сказал Итан.

– Странно, что он никогда не спрашивал меня, что это за звуки. Как будто он уже знает.

Они пошли на юг: за больницу, на дорогу, которая, как подразумевалось, ведет из города.

Фонари остались позади.

Вокруг сомкнулась тьма.

Тротуар был присыпан хрупким слоем снега толщиной в четверть дюйма.

– Сегодня днем я нанес визит Уэйну Джонсону, – сказал Итан.

– Завтра вечером я должна буду отнести ему еду.

– Я солгал ему, Тереза. Сказал, что станет лучше. Сказал, что это просто город.

– Я тоже. Но ведь тебе велели так говорить, верно?

– Никто не может заставить меня что-то сказать. В конце концов всегда есть выбор.

– И как он?

– А ты как думаешь? Испуган. Сбит с толку. Он думает, что он мертв и это ад.

– Мы убежим?

– Вероятно.

У края леса Итан остановился и сказал:

– Ограда примерно в миле впереди.

– Какие они из себя? – спросила Тереза. – Аберы?

– Как все скверные твари, которые снились тебе в детских кошмарах. Они – монстры в шкафу и под кроватью. И их миллионы.

– Ты говоришь, что нас от них отделяет ограда?

– Большая ограда. И по ней пропущен электроток.

– А, ну если так…

– И на пиках есть несколько снайперов.

– В то время как Пилчер и его люди живут в безопасности в горе…

Тереза сделала несколько шагов по дороге, снег собирался на ее плечах и капюшоне.

– Скажи мне кое-что. Какой смысл во всех этих симпатичных домиках с белыми заборчиками?

– Думаю, он пытается сохранить наш образ жизни.

– Для кого? Для себя или для нас? Может, кто-то должен ему сказать, что с нашим образом жизни покончено.

– Я пытался это сделать.

– Мы все должны быть в той горе, решая, как же теперь быть. Я не буду жить до скончания дней в модели Трейн-тауна[33], построенной каким-то психопатом.

– Что ж, тот, кто всем здесь заправляет, не разделяет твоих взглядов. Послушай, этой ночью мы ничего уже не изменим к лучшему.

– Я знаю.

– Но после изменим.

– Клянешься?

– Клянусь.

– Даже если из-за этого потеряем все?

– Даже если из-за этого потеряем жизнь. – Итан шагнул вперед, распахнул руки, притянул ее ближе. – Я прошу довериться мне. Ты должна жить так, будто ничего не изменилось.

– Это сделает мой визит к психиатру интересным.

– Какой визит?

– Раз в месяц я хожу на прием, поговорить с мозгоправом. Думаю, все ходят. Только тогда нам и разрешается открыться перед другим человеком. Мы должны делиться нашими страхами, нашими мыслями, нашими тайнами.

– И можно говорить о чем угодно?

– Да. Я думала, ты знаешь об этих встречах.

Итан почувствовал, как шерсть на его загривке встает дыбом. Он подавил ярость – сейчас от нее не было бы никакого проку.

– С кем ты встречаешься? – спросил он. – С мужчиной? С женщиной?

– С женщиной. Она очень хорошенькая.

– Как ее зовут?

– Пэм.

Он закрыл глаза, глубоко вдохнул холодный, пахнущий сосной воздух.

– Ты знаешь ее? – спросила Тереза.

– Да.

– Она из людей Пилчера?

– Она, по сути, его заместительница. Ты не можешь рассказать ей ничего об этой ночи. Или о твоем чипе. Понимаешь? Ничего. Нашу семью убьют.

– Хорошо.

– Она когда-нибудь проверяла твою ногу?

– Нет.

– А кто-нибудь другой проверял?

– Нет.

Итан взглянул на часы – 2:45. Почти пора.

– Послушай, – сказал он, – мне кое-куда нужно сходить. Я провожу тебя до дома.