Составитель бестиариев

Он не знал, что события только разворачиваются. Разбирательства на уровне университета начались позже, — а тем же вечером оба аспиранта дружно отказались подчиняться требованию оставаться в помещениях после темноты и потребовали убрать решетки на окнах. Более того, оба высказали намерение в ближайшее же время приступить к натурным исследованиям и наблюдениям выхухоли в природе. Он спорил и кричал на них до хрипоты — но так и не добился согласия соблюдать правила проживания на биостанции. После одиннадцати вечера он зашел в их комнаты — и нашел их пустыми. Он не стал искать их на территории станции, а методично составил протокол нарушения правил, для себя решив, что завтра же, не дожидаясь повторения, попросит их покинуть территорию. Он был взбешен — и одновременно торжествовал. Он выкорчует эту европейскую заразу со своей станции. Он заставит уважать правила.

Леня и Кристина покинули биостанцию через три дня после отъезда дона Федерико. Тольберг имел крупный разговор с их научным руководителем, но сумел настоять на своем — во время пребывания на станции все исследователи обязаны строго соблюдать правила безопасности и неоднократные нарушения режима влекут за собой досрочное прекращение договора о пребывании исследователя на территории Нижнехоперской биологической станции. Собеседник, кажется, его понял, но пообещал досконально разобраться, что к чему. И Тольберг высказал свою готовность ему в этом помочь.

Ему не терпелось заняться делом. Прежде он никогда не оставался на станции один — вечно рядом толкался кто-то, задавал вопросы, о чем-то просил. Где-то с месяц, до начала летней практики, здесь никого не будет, и Тольберг решил этот месяц целиком посвятить науке. Необходимо было разобрать записи, составить таблицу соответствий, сделать первые зарисовки — уйма дел была впереди. Он засел за работу, иногда отвечая на звонки из университета — там, похоже, разгорался скандал в связи с нарушением иностранным исследователем правил пребывания, что Тольберга уже не волновало.

Это началось, когда со дня отъезда дона Федерико минуло три недели. Однажды ночью собаки подняли страшный лай, они надрывались и повизгивали, будто до смерти напуганные чем-то. Тольберг только смотрел на них из окна. Они носились перед крыльцом, истошно лая на что-то в темноте, и Тольберг внезапно почувствовал спокойствие от того, что находится за запертыми дверями и зарешеченными окнами. Как хорошо, что он не пошел на поводу у тех двоих и не снял решетки! Вот она, реальная опасность, таится в темноте. Ему стало страшно за собак, но их было много, и он тешил себя надеждой, что они справятся с нападением любого существа, каким бы опасным и крупным оно ни было. Лай вскоре замолк, собаки успокоились и улеглись перед крыльцом. Но уже под утро все повторилось снова: донельзя возбужденные псы носились вокруг здания, надрываясь истеричным лаем. Заспанный Тольберг решился и с ружьем в руках выскочил на крыльцо. Испуганные псы ринулись к нему и, чуть не сбив с ног, забежали в дом. Тольберг напряженно вглядывался в предрассветный полумрак, но вокруг царила тишина, лишь верхушки деревьев шелестели под утренним ветерком. Он еле сумел выгнать собак из дома: они жались по углам, а один пес забился под его кровать, и больших трудов стоило вытащить его оттуда.

На следующую ночь события приобрели еще более жутковатый оттенок. Лишь стоило стемнеть, псы подняли дикий лай, а потом все разом сорвались с места и, отчаянно голося, пустились по дороге в сторону деревни. Долго еще были слышны их заполошные вопли. Тольберг решил не выходить и притаился с ружьем возле окна. Ничего не происходило. Потом вдруг под самым окном раздался отчетливый шорох. Следом зашуршало на крыльце. Тольберг весь обратился в слух. Нечто скреблось в дверь, как будто пытаясь процарапать себе щель. Одновременно возобновились шорохи под окном. Тольберг понял, что там, в дубраве, перед домом бродит несколько существ, и он уже не сомневался в том, кто они такие. Он высунул ствол в окно и бабахнул в воздух.

Выстрел был таким громким, что у Тольберга заложило уши. Настала звенящая тишина. Тольберг вслушивался в нее, пока его не начало клонить в сон. Но он упорно просидел у окна еще пару часов, вглядываясь в темноту, прежде чем его сморило.

Псы вернулись наутро. Выглядели они виноватыми.

— Что же вы, братцы, — сказал он им без злости.

Весь день он думал о предстоящем. У него не было никаких сомнений в том, что в эту ночь что-то обязательно произойдет. Станут ли неизвестные твари штурмовать дом? Накинутся ли на собак? Что им вообще надо? Он поймал себя на том, что с тоской смотрит за окно, где под кронами деревьев сгущался предзакатный сумрак.

Он занял свой пост уже в десятом часу, когда темнота еще окончательно не сгустилась. Бдительный, собранный, он зорко оглядывал площадку перед зданием, которая освещалась скудным светом одинокой лампочки, укрепленной над входной дверью. Сидел он долго — три или четыре часа, — пока не задремал.