Состояние – Питер

– Что именно? – закусил наполовину свой бутерброд Альберт.

– Боюсь испортить вам аппетит, – улыбнулся я Альберту улыбкой радушного хозяина. «А может, и подогреет», – перевел взгляд на Беллу. Чем больше нравится женщина, тем сильнее неприязнь к ее спутнику. Желание отобрать, присвоить, хотя бы на время, велико и надо уметь его гасить. Я умел.

– Ну, тогда я пошел, привет сокамерникам и всем тем, кто в пробирках, – оставил без внимания, без прощального взгляда замужнюю женщину, чтобы показаться как можно более независимым.

Корюшка жареная

– Что это? – посмотрела жена на пакет, который я протянул ей. Кот почуял рыбу, Фортуна – посягательство на свободу, на личное время, на какой-никакой маникюр, она внимательно посмотрела на свой, выяснить – все ли заусенцы на месте, гости ощутили неловкую паузу, которую они явно еще не репетировали и которую еще не умели держать.

– Рыба.

– Знаешь, в чем проблема рыбы? Ее надо чистить.

– Знаю.

– Огурцами пахнет, – не стала она брать пакет. Он повисел какое-то время на моих пальцах, потом лег на стол рядом с раковиной.

– Потому что корюшка. Пожаришь? – словно кот, подходил я и так и эдак, чтобы полакомиться рыбкой.

– Если почистишь.

– Я не умею.

– Что ты сказал, не слышу? – включила она воду, чтобы набрать в чайник.

– Я не умею.

– Надо же было так оглохнуть, – потрепала она свое ушко. – Сегодня после пресс-конференции пошли на Петропавловку сделать залп, – увидела недоуменные лица гостей Фортуна. – По традиции самый почетный гость фестиваля должен стрельнуть из пушки. В общем, режиссеру, который стрелял, девяносто два. Пришлось держать его, чтобы ветром не сдуло, к тому же плохо слышит. Мне, как переводчице, пришлось инструктировать его вплоть до выстрела.

– Контузило, – поставил свой диагноз Альберт.

– Это надолго? Как ты думаешь.

– Пока рыбу не почистишь, – улыбнулся я. – Кстати, а как дедушка?

– Начал слышать.

– Клин клином.

– Это пройдет? – снова потерла рукой свое ухо Фортуна. Она вспомнила, как, глядя на Неву после выстрела, почувствовала себя оглушенной рыбой, что плывет кверху брюхом по течению. Ее что-то спрашивает француз, но она глуха и нема. Внизу на берегу мужик с коляской смотрит грустно на кораблики. Коляска, словно якорь, тянет его мечты на дно. Фортуне на миг показалось, что она слышит, как плачет ребенок. Режиссер дергал ее за рукав.

– Надеюсь. Но я буду любить тебя и глухой. Не бойся.

– Я не боюсь, я не слышу.

– Но рыбу-то ты можешь почистить. Это же корюшка… – прибавил я драматизма.

– Красивое имя, – прокомментировала Белла.

– Ну, так что? Что будем делать с рыбой? – посмотрел я любя на жену.

– Отпусти обратно, – улыбнулась Фортуна. – Могу пожарить.

– Давайте я почищу, – вызвалась Белла. Встала из-за стола и сняла с вешалки фартук.

– Вот это я понимаю, – с уважением посмотрел я на нее. «Вот она настоящая женщина: поймает, почистит, пожарит, накормит. Повезло тебе, Альберт», – посмотрел я на ее мужа. Тот оторвался от куска бумаги, на котором что-то рисовал: «Я знаю». И неожиданно заговорил:

– О, с этим у нее проблем нет. Помню, однажды на даче заваливается к нам сосед с гусем под мышкой.

– У собак еле отбил, – положил он птицу на пол, в надежде, что та, если не полетит, то хотя бы пойдет. – Смотрю, окружили кого-то, лают. Хорош гусь, – попытался поднять он ему шею, вытянув ее вверх.

– Хорош-то хорош, только надо его срочно резать, а то потеряем птицу.

– Резать?

– Ну да. Пока совсем не дал дубу. Жалко терять такую красивую птицу.

– Ты так думаешь? – снова попытался он поднять голову гусю.

– Сам не видишь что ли.

– Ты умеешь резать?

– Я нет.

– Я тоже не умею.

– И тут появилась прекрасная Белла, – предвосхитил я рассказ Альберта.

– Точно. Она знала, как разделывать утку, потому что отец ее был охотником, был и есть. Но это я узнал позже, когда уже мы поженились.

– Хорош гусь, – коротко усмехнулся я.

– Я бы сказала гусыня, – добавила Фортуна.

– Да, она была прекрасна, но курила.

– А сейчас? – усмехнулась Белла.

– А сейчас не куришь.

– Курила? Так это и была искра, Альберт, – пошутил я. «А так жди, пока ты разгоришься».

– Это еще не все, – добавил он. – Хотите расскажу?

– Еще бы.

– Тем временем Белла уже казнила гуся и положила голову на край раковины. А ощипанную тушку сунула в духовку. Едва она ее закрыла, как в дом ворвалась возбужденная соседка и сразу оказалась на кухне: «Извиняюсь за вторжение, вы гусака, случайно, моего не видели. Все остальные пришли, а он нет. Даже не знаю, где теперь искать», – смотрела она мне в глаза. Они, в свою очередь, наблюдали за кошаком, который не преминул воспользоваться замешательством, запрыгнул на раковину и нежно прихватив голову гуся, будто мышь, соскочил на пол и медленно пошел вдоль стены.

Я смотрел на кота, кот на дверь, соседка на меня. Мне даже пришлось приобнять ее, чтобы она вдруг не обернулась:

– Нет, нету тут никакого гуся.

– Уже нету, – добавил я юмора в его рассказ.

– Типичный треугольник Карпмана: жертва, свидетель, агрессор, – подвела итог Фортуна, заваривая чай.