Состояние свободы

– Муки голода – это великие муки. Это словно очищение огнем. Бог дал нам желудок, чтобы наказывать нас.

В любом случае, все было так, как было. Милли, ее братья и сестры никогда не слышали, чтобы кто-то ел несколько раз в день на постоянной или даже периодической основе, чтобы блюда были многочисленными и прием пищи происходил через определенные и непрерывные промежутки времени. Они никогда не жаловались и жили так, как было заведено в их мире, где не было других альтернатив. Приемы пищи во время праздников были не в счет, так как они по своей природе выходили за рамки привычного течения жизни. По праздникам закалывали корову или пару коз, а все семьи в деревне платили за мясо, которое раздавали в зависимости от того, кто сколько заплатил. Тарелка риса с говядиной для них была настоящим райским наслаждением, даже если им доставался хрящ, сухожилие, кусочки кожи или жира; главное, что это было мясо. На праздники христианской общины блюда готовились и раздавались централизованно. На них был бо́льший шанс получить настоящее мясо, а не кусочек косточки с полупрозрачным жиром, застрявшим в углублениях. Если Милли доставалась берцовая кость, то она высасывала оттуда весь костный мозг и с сожалением выбрасывала уже обглоданные кости собакам, которые рыскали вокруг в поисках объедков.

На церемонии обращения в другую веру церковь заплатила за трапезу восьми семей, принявших новое вероисповедание: пятьдесят пять человек в совокупности. Милли была тогда слишком маленькой, чтобы понять, почему вдруг ее мама решила крестить всех детей. Спустя много лет Милли спросила у нее, что ее к этому подтолкнуло.

– Они пообещали большой мешок с рисом, – сказала мама. – Это еда на целый месяц. Я выбивалась из сил, но все равно не могла всех прокормить. Кроме того, они сказали, что вы все сможете бесплатно ходить в школу в большом городе, а после выпуска правительство предложит мальчикам работу…

Она осеклась. Тема школы была болезненной для нее и Милли, поэтому продолжать разговор она не стала и отвернулась.

На праздничный обед христианской общины были заколоты две коровы и большая жирная свинья – вот они, счастливые дни. Празднество продолжалось двое суток. Через какое-то время пришла Пасха, а потом и Рождество. Все эти праздники в общине сопровождались трапезами. Для многих людей это был весомый повод, чтобы принять христианство, хотя люди других конфессий также приглашались к праздничному столу и сидели рядом, плечом к плечу с христианами, ели их еду и вторили их песням. Им даже разрешалось заходить в церковь, но только тогда, когда там не было службы.

Здесь, в Думри, Милли обедала после того, как вся семья заканчивала есть; другими словами, она съедала все, что оставалось от их трапезы. Допустим, если бы семья сегодня ела дал и два вида сабзи, то ей бы достался рис или роти, немного дала и любое овощное блюдо, которое не было до конца съедено Льюисом, Пендо, Винти и уже немного подросшим Сураджем. Это правило приоритетности особенно распространялось на рыбные, мясные блюда и яйца: по негласному правилу Милли не разрешалось есть эти особые продукты, так как остатки давали на следующий день детям, затем Льюису и Пендо – они распределялись именно в такой последовательности. Если после нескольких обедов от этих блюд что-то еще оставалось, то Милли все же получала свою порцию. Обычно это был картофель и соус с крошечными кусками мяса. Бывало, что там лежали только кости, хрящи, жир и пленки, которые никто не хотел есть, а иногда если Пендо считала, что блюдо уже начало портиться, то его тоже отдавали Милли, чтобы случайно не отравиться. Она, в свою очередь, ничего не имела против этого и иногда даже не замечала, что что-то не так. У нее было много еды – много риса, который считался роскошью у нее дома, – и, самое главное, регулярное полноценное питание два раза в день. Перед сном, прочитав одну страницу, она по старой привычке выписывала себе сложные слова, но ей больше не приходилось засыпать, думая о том, удастся ли ей завтра поесть.

Дети часто что-то ломают. Милли было восемь, почти девять лет, когда она начала работать в Думри. Ее детские ручки не могли удержать тяжелые, массивные предметы, не могли надежно ухватить мыльные тарелки или чашки, которые так и норовили выскользнуть из рук. В доме было не так много места, чтобы прятать хрупкие вещи, когда она начинала уборку. Такие неприятности случались редко, и разбивалось только что-то по мелочи. Тарелки, стаканы и миски на кухне, сделанные из нержавеющей стали, были в безопасности. Но однажды в их доме появился набор из четырех фарфоровых чашечек с блюдцами. Их поставили в шкаф и доставали только для очень важных гостей, не столько для того, чтобы оказать им уважение, а сколько для того, чтобы подчеркнуть неуклонно возрастающий социальный статус Пендо и Льюиса. После одного такого визита, моя посуду, Милли стукнула чашку, и у нее откололась ручка. В ее руках осталось маленькое, словно игрушечное ушко.