Сосунок

Появился комвзвода — курсант, не успевший закончить училища. Немцы подперли, и пришлось всех из классов на фронт. На петлицах вместо "кубарька" по три треугольничка — на один даже меньше, чем у таежника, у старшины. Чернявый, с чубатой прической, худой, рост — так, средненький. Не крикливый, спокойный, простой. Но головастенький, смекалистый и живой. Из студентов, из Подмосковья. И вуз не дали закончить. Сорвала с первого курса война. — Где он, Илья Воскобойников, пропадал все это время, в расчете не ведали. А тут появился — и сразу приказ: орудие на прямую наводку. Что, где, почему?.. По няли только, что надо уничтожить вражеский пулемет. Может быть, даже тот самый, подумалось Ване, который, навострив ухо, коротко слушал Митрохин, а потом преподал Ване урок, как от ручного его отличить.

Пулемет этот утвердился как раз напротив огневой, у подножия горы и не давал нашей пехоте в самых передних траншеях никакого житья: ни подойти к роднику, что бил из-под старого, обкромсанного пулями и осколками ореха, ни в окопы ничего не поднести, ни просто перебежать из взвода во взвод, из траншеи в траншею. Чуть заметил, гад, и палит. Сколько наших уже уложил, отправил в госпиталь, в медсанбат. Вот и попросила пехота, чтобы уничтожить его. Благо появилась наконец по соседству и пушка.

По команде взводного весь расчет дружно вцепился в орудие. И отделенный навалился, и сам взводный.

— Раз-два, взяли! — командовал в курсантской форме недоучившийся командир. — Ну, дружненько! — взмахнул он рукой. — Еще, еще разик!

— Эй, дубинушка, ухнем! — выдохнул саркастически инженер. Пацан весело подхватил, подналег своим мальчишеским хрупким плечом в гребень щита. Подхватили и остальные:

— Эх, зеленая, сама пойдет, сама пойдет!.. Эй, ухнем!

Пушка сдвинулась и помаленьку, помаленьку сперва, потом поуверенней, попроворней покатилась, пошла.

Кругом огневой земля перепахана вся, еще чадили, воняли перегоревшим толом воронки. В одной из них, полузарывшись в ее искромсанное, истлевшее dmn, торчал располосованный в железные ленточки закопченный "ванюшин" снаряд. "Головка" взорвалась, а "юбка" осталась — торчит.

— Во, глядите, — показал солдатам, передыхая, "курсант", — такой же, как и у нашей "катюши". Но у нее снарядов побольше — шестнадцать, а у этого шесть. И помощнее они у нее, — похвастал с гордостью он. — А этот… "Ванюша"… Зараза. Он послабей. У-у, чуть в нашу пушку, черт, не попал! — ткнул он с облегчением пальцем в остатки разорвавшейся "чушки".

Ваня заинтересовался "ванюшиным" снарядом: все-таки его именем окрестили наши иваны вражеский миномет, который стреляет такими же реактивными минами, как и наша "катюша". Разглядывая, на миг даже отвлекся от своих, так и не отпускавших, все еще державших его в своей власти взбаламученных дум. Уткнулся любопытным взглядом в воронку.

Но "курсант", сам же и привлекший внимание к ней, тут же стал снова всех подгонять:

— Ну, разом! Дружненько! Взяли! — И сам первый снова налег плечом на гребень щита.

Да, расчету тоже досталось тут во время утреннего артиллерийского обстрела, мало не показалось — пока Ваня бегал за прицелом в обоз, "спектакль" фашистам давал. Расчет, правда, успел укрыться в окопах — и у соседней пехоты, уже давно закрепившейся здесь, и в своих, к той поре недорытых, правда, еще, неглубоких и тесных. Но, прижавшись к самому дну, собравшись в комочки, в калачики, отсиделись все же и в них. Все остались целы. Но пушку задело: на правом колесе разворотило осколком гусматику, погнуло слегка гребень щита. А в остальном, слава богу, на первый раз обо шлось.

Но тащить на себе на прямую наводку орудие — с изуродованной шиной на колесе, по глубоким воронкам, что зияли вокруг, по камням — ой нелегко! Метров пятьдесят — шестьдесят протащили, не больше, а с непривычки все упарились вовсе: дышали надрывно, прерывисто, обтирали рукавами взмокшие лбы. Сердца, души отводили проклятьями, руганью. Под конец тянули пушку пригибаясь, таясь за щитом от вражеских пуль, что нет-нет да и начинали уже посвистывать над головами. Упирались ступнями, коленями и руками в рытвины, в камни, цеплялись за сухую траву. Маскировка — бурьян, ветки, что Ваня неумело, наскоро понатыкал всюду на пушке, пообсыпалась вся.

Номера, расчет весь хотя и новички на передовой, народ все зеленый, вовсе неопытный, а все равно чуяли: ох, не окончится это добром. Как фуганет немец сейчас по ним из чего-нибудь — мокрое место останется. Он тоже ведь не дурак, немец-то. Что, не видит их, что ли? Да как на ладони они теперь со своей покалеченной пушкой — на открытом пространстве.

— Орудие к бою! — когда все же ее втащили на бугорок, гаркнул тревожно "курсант". Сам с отделенным нырнул по соседству в воронку, чтобы оттуда огнем управлять. — Гранатой!