Читаем Сосунок полностью

"Эх, наверное, надо бы мне, — глядя тревожно, настороженно на Ваню Изюмова, вдруг впервые пожалел инженер, что не он сейчас сидит за прицелом, что не в его руках его собственная драгоценная жизнь, а в других — какого-то там молокососа, трусоватого и жидковатого вроде и вовсе еще сопливого и неопытного. — И чего я тогда ускользнул, когда предлагали мне наводчиком стать? А то сидел бы я сейчас за прицелом. Я, а не он". И чем ближе надвигалась громыхавшая пыледымовая стена и чем яростней рвались вокруг снаряды и мины, тем сильней сожалел об этом Игорь Герасимович. И косясь недоверчиво, подозрительно на молодого напарника, волнуясь, страшась, opnuphoek:

— Смотри, Изюмов! Старательно, точно выцеливай! Не торопись! — И с трудом проглотнув, резко двинув острым выпирающим кадыком, пригладил дрожавшим пальцем усы, невольно ладонь на грудь опустил, от молотобойного биения сердца гудевшую колоколом. — И ты, — обернулся он к Яшке, — начнется — команды не жди. Сам, сам подавай. Все снаряды протер?

— Все! Кончаем! — непривычно послушно, с готовностью отозвался Пацан. Так Нургалиеву, "курсанту" даже не отвечал. Тоже, видать, собрался, напружился в ожидании танков и весь трепетал.

А штабной, припав на колено, напряженно вслушиваясь и всматриваясь вперед все то время, пока расчет, как показалось ему, умело и слаженно приводил орудие к бою, решал и уже решил для себя, что ему здесь больше нечего делать, что он теперь будет только мешать. Да и зачем понапрасну время терять и рисковать? Береженого бог бережет. У него своих дел по горло. И дальше они могут быть еще поважней. Хотя что теперь могло быть важнее, чем остановить, не пропустить в тыл немецкие танки? Сзади штаб, знамя полка, командир… Взвод охраны там, все обозники, которых он сам же велел собрать, особый отряд моряков, что прибыли с Каспия. И он, старший, отвечавший за все это, обязан быть там. Там! А здесь он порядок навел. Пушка с расчетом теперь. Ребята вроде толковые, дружные. И этот, усатик… Сойдет… Настоящие командиры только в бою и рождаются. И если что… Если уж потребуется, может вернуться опять. И не один, а с моряками, с обозниками, со всем своим взводом охраны. Без рукопашной здесь нынче, похоже, не обойтись.

— Фамилия? — вдруг повернулся он резко к усатику, похоже, самому старшему здесь, толковому, цепкому.

Тот от неожиданности недоуменно уставился на него.

— Фамилия, спрашиваю! Ваша, ваша! — одолевая грохот, еще раз, теперь нетерпеливее, требуя, крикнул штабной.

Вдруг испугавшись, ожидая плохого чего-то, еще, нежеланней, опасней того, что уже есть, инженер растерянно выдохнул:

— Моя?

— Да, да, твоя!

— Голоколосский, — выцедил инженер.

— Рядовой?

— Рядовой.

— Останетесь здесь за меня! — вдруг отрезал штабной. — Назначаю вас командиром орудия.

Такого… Нет, такого Игорь Герасимович не ожидал. Еще минуту назад сожалел о своей прошлой промашке — что в свое время в наводчики не захотел, побоялся, что не он у прицела сейчас, не в собственных руках его драгоценная жизнь, а в неумелых, незрелых, чужих. А тут… И не кем-нибудь, а командиром назначили. Нет, командиром он не желал. Мазать, ошибаться, икру от страха метать будут все — какой-то там, два вершка от горшка, еще с молоком на губах наводчик Изюмов, подносчик снарядов Пацан, два каких-то неизвестных грузина, а отвечать за все будет он? Да если бы только огнем управлять — из окопа, в сторонке, как давеча из воронки "курсант". Куда бы ни шло. А то еще стой по-прежнему у замка, заряжай и командуй при этом. "Не-е-ет, — собрался, напрягся весь сразу в мгновенном резком протесте Голоколосский, — есть Изюмов у нас… Он наводчик… Он и должен за командира по уставу сейчас. Он пускай и командует. И отвечает за все. А я замковой…"

— Я — замковой! — вырвалось отчаянно из разинутой вовсю пасти Игоря Герасимовича. Даже зуб золотой в глубине показался, не укрыли его и усы. — А командиром… По уставу он теперь командир! — страстно ткнул он пальцем в Изюмова.

Штабной, видать, на миг растерялся — не ожидал такого отпора. Но позволять кому-то приказ оспаривать свой… Нет, ни за что такого нельзя допускать. Да и нет тут другой, более подходящей кандидатуры, чем этот лысоватый, усатый, на долгих, как у цапли, ногах. Сам же, сам за несколько минут себя показал. Первым нашелся, первый команду отдал… Самый здесь qr`pxhi и, конечно, самый опытный. И слушаются все его. Вон как дружно все у них сразу пошло. Нет, нет, только его!

— Не спорить! — жестко, решительно вскинул чуть руку штабной.

— Да он, он должен быть! — еще горячей показал замковой на наводчика. — Он!

— Повторите приказ! Голоколосский замолк.

— Повторите!..

— Есть повторить, — приподнявшись чуть-чуть над щитом, наконец неохотно промямлил усатик.

— Что — есть? Что повторить?

— Есть остаться здесь старшим! — уже бодрее, покорней согласился солдат.

Перейти на страницу:

Все книги серии Навсегда

На веки вечные
На веки вечные

Эвер, Иногда эти письма — все, что помогает мне прожить еще неделю. Даже если ты пишешь о всякой ерунде, ни о чем важном, они важны для меня. С Грэмпсом все в порядке, и мне нравится работать на ранчо. Но... я одинок. Чувствую, что изолирован, как будто я никто, как будто нигде нет для меня места. Как будто я просто нахожусь здесь, пока что-то не случится. Я даже не знаю, что хочу сделать со своей жизнью. Но твои письма… благодаря им я чувствую, что связан с чем-то, с кем-то. Когда мы впервые встретились, я влюбился в тебя. Я думал, ты прекрасна. Так прекрасна. Было трудно думать о чем-то еще. Потом лагерь закончился, и мы больше не встречались, и теперь все, что осталось от тебя — эти письма. Черт, я только что сказал тебе, что влюбился в тебя. Влюбился. В ПРОШЕДШЕМ времени. Больше не знаю, что это такое. Любовь по переписке? Любовь, как в книгах? Это глупо. Прости. Я просто установил для себя правило, что никогда не выбрасываю то, что пишу, и всегда посылаю это, очень надеясь, что тебя это не отпугнет. Ты мне тоже снилась. То же самое. Мы в темноте вместе. Только мы. И это было, как ты и говорила, как будто воспоминание, превратившееся в сон, но это было воспоминание о том, чего никогда не было, только во сне это было так реально, и даже больше, я не знаю, более ПРАВИЛЬНО, чем все, что я когда-либо чувствовал в жизни или во сне. Интересно, что это значит, что нам снился один и тот же сон. Может, ничего, может, все. Может, ты расскажешь?    

Book in Группа , Анастасия Рыбак , Джасинда Уайлдер

Современные любовные романы / Романы
Запретное подчинение
Запретное подчинение

«А что дарит острые ощущения тебе, Кристен?»Увидев Винсента Соренсона, я сразу же поняла, что пропала. Миллиардер.  Опасный и сексуальный. «Плохой» парень.  Он воплощал всё, чего я так жаждала, но в чём совершенно не нуждалась.К сожалению, избежать встречи с ним не получилось. Руководство моей компании решило, что им нужен его бизнес. Вот так я оказалась в команде, созданной, чтобы его заполучить. Правда, оказалось, что Винсент Соренсон был больше заинтересован во мне, чем в совместном бизнесе, но я понимала, что эту дверь лучше оставить закрытой. Cвяжись я с ним, и снова ощутила бы ту боль, которую с таким трудом пыталась забыть.Я думала, что у меня всё под контролем, но сильно недооценила обольстительное очарование и красноречие Винсента. Однако вскоре мне предстояло узнать, как восхитительно порой позволить себе окунуться в это запретное подчинение.**

Присцилла Уэст

Современные любовные романы

Похожие книги

1917 год: русская государственность в эпоху смут, реформ и революций
1917 год: русская государственность в эпоху смут, реформ и революций

В монографии, приуроченной к столетнему юбилею Революции 1917 года, автор исследует один из наиболее актуальных в наши дни вопросов – роль в отечественной истории российской государственности, его эволюцию в период революционных потрясений. В монографии поднят вопрос об ответственности правящих слоёв за эффективность и устойчивость основ государства. На широком фактическом материале показана гибель традиционной для России монархической государственности, эволюция власти и гражданских институтов в условиях либерального эксперимента и, наконец, восстановление крепкого национального государства в результате мощного движения народных масс, которое, как это уже было в нашей истории в XVII веке, в Октябре 1917 года позволило предотвратить гибель страны. Автор подробно разбирает становление мобилизационного режима, возникшего на волне октябрьских событий, показывая как просчёты, так и успехи большевиков в стремлении укрепить революционную власть. Увенчанием проделанного отечественной государственностью сложного пути от крушения к возрождению автор называет принятие советской Конституции 1918 года.В формате a4.pdf сохранен издательский макет.

Димитрий Олегович Чураков

История / Образование и наука
Алхимия
Алхимия

Основой настоящего издания является переработанное воспроизведение книги Вадима Рабиновича «Алхимия как феномен средневековой культуры», вышедшей в издательстве «Наука» в 1979 году. Ее замысел — реконструировать образ средневековой алхимии в ее еретическом, взрывном противостоянии каноническому средневековью. Разнородный характер этого удивительного явления обязывает исследовать его во всех связях с иными сферами интеллектуальной жизни эпохи. При этом неизбежно проступают черты радикальных исторических преобразований средневековой культуры в ее алхимическом фокусе на пути к культуре Нового времени — науке, искусству, литературе. Книга не устарела и по сей день. В данном издании она существенно обновлена и заново проиллюстрирована. В ней появились новые разделы: «Сыны доктрины» — продолжение алхимических штудий автора и «Под знаком Уробороса» — цензурная история первого издания.Предназначается всем, кого интересует история гуманитарной мысли.

Вадим Львович Рабинович

Культурология / История / Химия / Образование и наука