Сотканный мир

Шедуэлл очень смутно понимал, какие силы здесь действуют. В конце концов, он всего лишь чокнутый, его человеческий кругозор ограничен. Сейчас он был этим даже доволен.

Зато одно он отлично понимал. Фуга оставляет следы из легенд. За долгие годы поисков он познакомился с множеством способов, какими она давала о себе знать — от колыбельной песни до предсмертной исповеди, — и давно оставил попытки отделить факты от фантазий. Значение имело только то, что множество людей, в том числе очень могущественных, мечтали о таком месте, молились о нем, в большинстве случаев не подозревая, что оно реально существует или некогда существовало. Если выставить эту мечту на торги, она принесет огромную прибыль. Никогда на свете не было и не будет подобного аукциона! Они не могут теперь все бросить. Только не из страха перед чем-то затерявшимся во времени и заснувшим.

— Он знает, Шедуэлл, — сказала Иммаколата. — Даже во сне он знает.

Если бы он вдруг нашел доводы, способные рассеять ее страхи, она все равно отнеслась бы к ним с презрением. Поэтому Шедуэлл воззвал к ее прагматизму.

— Чем быстрее мы найдем ковер и избавимся от него, тем лучше будет нам всем, — проговорил он.

Эти слова отвлекли внимание Иммаколаты от видения пустыни.

— Кажется, надо выждать еще немного, — произнесла она и впервые с той минуты, когда они вышли на улицу, подняла на своего спутника мерцающий взор. — И тогда мы отправимся на поиски.

Все следы менструума внезапно исчезли. Момент сомнения прошел, вернулась прежняя уверенность. Она будет идти по следу Фуги до самого конца, как они и планировали. Никакие слухи, даже о Биче, не заставят ее свернуть.

— Мы потеряем след, если не поторопимся.

— Сомневаюсь, — сказала она. — Мы подождем. Подождем, пока спадет жар.

Ага, так вот как его накажут за злонамеренное прикосновение. Насмешливое замечание относилось к жару, охватившему его, а не к жаре на улице. Ему придется дожидаться ее соизволения, как он уже дожидался раньше, молча снося экзекуцию. И не только потому, что одна лишь Иммаколата могла выследить Фугу по вибрациям ее сотканной жизни, но и потому, что провести лишний час в ее обществе, купаясь в аромате ее дыхания, — желанная и счастливая мука.

Для Шедуэлла это был ритуал преступления и наказания, поддерживавший его эрекцию весь оставшийся день.

Для нее же сила его желания оставалась предметом насмешливого любопытства. В конце концов печь остывает, если не добавлять в нее дров. Даже звезды угасают через тысячелетия. Однако похоть чокнутых, как и многие другие свойства их племени, опровергала все правила. Чем меньше ее поощряли, тем жарче она разгоралась.

V Перед наступлением тьмы

1

Наверное, Сюзанна видела свою бабушку по материнской линии не более десяти раз. В раннем детстве, прежде чем девочка научилась как следует говорить, ей внушили, что доверять бабушке не следует, хотя причины, по ее воспоминаниям, никто не объяснял. Внушение, однако, подействовало. Когда же Сюзанна выросла — сейчас ей было двадцать четыре, — она научилась критически относиться к предрассудкам родителей и стала подозревать, что их предубеждения относительно бабушки были совершенно иррациональными. Но она не смогла до конца забыть мифы, сопровождавшие образ Мими Лащенски.

Само это имя было камнем преткновения: для ребенка оно звучало как сказочное проклятие. И в самом деле, многие черты пожилой дамы подкрепляли зловещие фантазии. В памяти Сюзанны Мими осталась невысокой, с желтоватой кожей и черными волосами (судя по всему, крашеными), туго зачесанными назад над едва ли способным улыбаться лицом. Наверное, у Мими были причины для вечной скорби. Ее первый муж — кажется, цирковой артист — бесследно пропал перед Первой мировой войной. Если верить семейным сплетням, он сбежал как раз из-за того, что Мими — злая ведьма. Второй супруг, дедушка Сюзанны, погиб от рака легких в начале сороковых, докурившись до смерти. С тех пор бабушка жила в эксцентрическом уединении, чуждая детям и внукам, в собственном доме в Ливерпуле. В доме, куда Сюзанна должна была явиться с запоздалым визитом, выполняя загадочную просьбу Мими.

Пока Сюзанна ехала на север, она перебирала воспоминания о Мими и ее доме. Особняк был значительно больше и гораздо темнее дома родителей в Бристоле. В последний раз его ремонтировали в допотопные времена. Заплесневелый дом, дом в трауре. Чем больше Сюзанна вспоминала, тем мрачнее она становилась.

В книге ее внутренних переживаний эта поездка к Мими была обозначена как возвращение в болото детства, напоминание не о благословенных беззаботных годах, а о тревожном замутненном состоянии, от которого ее освободило взросление. И Ливерпуль был центром того состояния: город вечных сумерек, где воздух пах холодным дымом и еще более холодной рекой. Когда Сюзанна вспоминала об этом, она снова становилась ребенком, который боится собственных снов.