Боярин Федор, не просто озабоченный, а явно пребывающий в самом мрачном расположении духа, появился на подворье Никифора на следующий день ближе к вечеру, и сразу же заперся с хозяином в горнице. Пива себе Федор подавать не велел, ограничился квасом и "чем-нибудь пожрать". Совещание их длилось недолго, но после него «не в духе» оказался и Никифор, хотя он и без того попытался с утра наехать на племянника, оскорбленный поведением толпы вооруженных гостей.
На этот раз проблема выросла из воинской дисциплины, точнее, из того, что Дмитрий накануне вечером, как и всегда перед отбоем, назначил караульных. Из-за огромных псов, которых спускали с цепи с наступлением ночи, часовые по двору не ходили, а ограничились бдением у входов в сараи и амбары, где на эту ночь поспешно разместили десятки свалившихся на голову хозяев отроков. Никифор же воспринял это как недоверие к нему и сомнение в его способности защитить своих гостей. Мишке даже пришлось призвать на помощь Егора с Арсением, чтобы разъяснить дядьке особенности несения воинской службы в походе. Все возражения купца, что, дескать, поход закончился – они у своих, пришлось отмести: Туров – не Ратное, и тем более – не крепость.
Вечернее же неудовольствие, как показалось Мишке, было вызвано не столько новостями, которые сообщил Никифору боярин Фёдор, сколько самим боярином, какими-то его поступками или словами. Во всяком случае, обе высокие договаривающиеся стороны выглядели явно недовольными то ли ситуацией, то ли друг другом, и когда Мишка зашел в горницу, где они заседали, боярин хмуро покосился на него и скривился, как от зубной боли.
Боярин и сам понимал, что с пацаном придется считаться, тем более в доме его родичей, да еще при поддержке Егорова десятка, а потому свой педагогический порыв, сколько смог, пригасил и только буркнул недовольно:
– Заварил ты кашу – теперь всем хлебать, пока из ушей не полезет… – чувствовалось, что непривычно боярину с отроком обсуждать такие вещи, да деваться некуда. – Князя Вячеслава ожидают к исходу недели, тогда основное хлебало нам и готовить. Но вот княгини… Сегодня-завтра княгиня Агафья с дороги отдыхает, а послезавтра с утра они с Ольгой в Варварин монастырь собрались – за свое спасение молебен заказать. Ну, и с матерью-настоятельницей Варварой свидеться.
Мишка кивнул, понимая, что не зря Федор заговорил про планы сиятельных особ, правда, и не понимал пока, чем тот так недоволен? Эка невидаль – пожелали высокородные дамы паломничество в монастырь совершить! Им это по протоколу положено.
– А настоятельницей в том монастыре мать Варвара, – продолжал между тем боярин с таким видом, словно не по своей воле выкладывал необходимую для понимания положения информацию, а под грузом неопровержимых улик сознавался в совершении особо тяжкого преступления. – Имя Варвара она приняла, когда от мира удалилась, а вообще-то она Ирина, византийка из рода Комнинов, вроде родня императору, но седьмая вода на киселе.
Боярин выдержал почти театральную паузу и брякнул – как в холодную воду нырнул:
– А еще она вдова Великого князя Киевского Святополка 1
. Твоего… э-э-э… прадеда.– Святополк на ней женился, когда второй раз овдовел. Сам он уже сильно в возрасте был, она намного его моложе, – ответил Фёдор на невысказанный вопрос Мишки. – Со Святополчичами она сейчас никак не связана – с пасынками у нее особой любви нет, и они ее не часто вспоминают, а вот тут, в Турове, ее слово не последнее. Княгиня Ольга в монастырь часто наведывается, настоятельницу почитает и советами ее не пренебрегает. А тебе велено княгинь сопровождать, с десятком отроков.