Сотник Лонгин

Азербад шел, куда глаза глядят, и опомнился лишь, когда солнце поднялось высоко над горизонтом и стало нещадно палить его голову. Он огляделся по сторонам – впереди громоздились песчаные дюны, позади – едва виднелись городские стены. Местность, чем дальше, тем более унылой и пустынной становилась. По счастью, неподалеку рос тамариск, невысокое одинокое деревце, широко раскинувшее свои ветви, под которыми юноша спрятался от палящего солнца. Усталость свалила его с ног, и он прислонился к стволу дерева, наслаждаясь долгожданною прохладою, которая немного притупила нараставшее чувство жажды.

«Надо возвращаться, – понял, наконец, Азербад. – Пока еще не поздно. Кругом пустыня, я слишком далеко отошел от города. Вот отдохну и двинусь в обратный путь». Он устало сомкнул глаза и вскоре забылся спасительным сном…

Пробуждение было тревожным – юноша почувствовал прикосновение и открыл глаза. Но тревога оказалась ложной. Зеленый стебелек, украшенный золотистыми цветками, склонился над спящим и под действием легкого дуновения ветерка щекотал его по лицу. День клонился к вечеру. Солнце спускалось к западному краю земли. Азербад протер глаза и обратил внимание на растение, которое поначалу не приметил, будучи сильно утомлен. Он часто видел это растение раньше, когда служил в храме, и без труда признал в нем хаому, из которой жрецы готовят божественный напиток, вдохновляющий и придающий сил. Юноша изнемогал от жажды и решил выжать сок хаомы. Сам он никогда прежде этого не делал, но наблюдал за старшими жрецами, которые участвовали в Литургии. Правда, теперь под рукою у него не было ничего из того, чем пользовались жрецы в храме: ни ступки, ни пестика, ни чаши, – но он нашел выход. Сорвал желтые цветки и принялся растирать их в своей руке, которая вскоре оказалась липкой от вытекшей смолы золотистого цвета. Капли этого сока хаомы юноша слизал со своей ладони. Что было дальше, он впоследствии вспоминал отрывочно…

Азербад не помнил, как вернулся в город, помнил лишь свою радость, связанную с тем, что дома никого не оказалось. Мать и сестры все еще гуляли на празднике. Тогда он взял свой кожаный кошелек, полный серебряных монет, и вышел на улицу… Каким-то образом очутился на другом конце города, в районе, где жила городская беднота. Затем снова все поплыло. Кучка хмельных людей, распевающих похабные песни. Кислое вино какой-то грязной таверны. Безобразная женщина в жутком платье что-то говорила ему… Улица. Сумерки. Убогая лачуга. Кровать, кишащая клопами, пол, усеянный огромными крысами. И эта отвратительная женщина, обнажившаяся для него. Он стоял перед нею и смотрел дикими глазами, как из глубокой впадины между ног ее вылезают змеи… Вскоре все пространство крошечной лачуги кишело всякой мерзостью: крысами, змеями, жабами, гигантскими червями… Юноша закричал и бросился бежать без оглядки, но вскоре наткнулся на какое-то препятствие и, почувствовав глухой удар, упал без сознания.

Яркое солнце заглянуло в крохотное оконце, обращенное на восток. Азербад очнулся от продолжительного забытья. Он не понимал, где находится, и попытался пошевелить рукою, но движение причинило ему сильную боль. Он завопил, и этим привлек внимание хозяина дома, почтенного иудея Шимона, и его жены Мириам.

– Кто вы? – спросил Азербад, увидев склонившихся над ним людей. Он сказал эти слова на родном персидском наречии, в ответ же услышал арамейскую речь.

– Мы нашли тебя за городом, избитого, окровавленного, еле живого, – рассказывал хозяин дома. – Кто ты и где живут твои сродники?

– Как я оказался за городом? – тихо проговорил Азербад.

– Ты ничего не помнишь? – спросил Шимон, качая головой. Не проходило ни дня, чтобы он не пожалел о том, что подобрал этого несчастного бродягу, лежащего посреди дороги.

– Отец, спасибо тебе. Да хранит тебя Господь. Я перед тобой в неоплатном долгу, – с трудом шевеля губами, выговорил Азербад. – Прошу – дай весточку моей матери. Она живет возле храма Набу.

Старый иудей на радостях тотчас отправился к почтенной женщине, которая уже не чаяла увидеть своего сына живым. Азербад, мучимый голодом, попросил какой-нибудь еды, и хозяйка дома принесла ему вина, пресную лепешку и кусок печеной рыбы (было время еврейской Пасхи).

– Вы иудеи? – осведомился Азербад. И женщина утвердительно качнула головой.

– Сколько времени я пробыл без сознания?

Хозяйка, не ответив на его вопрос, вдруг вышла из комнаты. И не появлялась до тех пор, пока не вернулся Шимон. Он пришел вместе с матерью Азербада. Старая женщина, плача, опустилась перед постелью, на которой лежал ее сын, и умыла его лицо солеными слезами. Затем долго благодарила хозяина дома и даже предлагала ему деньги, но тот, немного поколебавшись, отказался:

– Я это сделал ради Господа нашего, имя Которого не произносимо вслух.

– Иудеи, мама, как и мы, верят в одного Бога, – сказал Азербад.

– Но мы Его понимаем иначе, – заметил хозяин дома. – Не провозглашаем огонь Сыном Бога и не творим возлияний, подобных вашей хаоме. Этот напиток до добра не доводит…