– Возможно. Но мы не смогли доказать, что Гилмор был знаком с кем-либо в том квартале.
– Много народу сбежалось посмотреть, что случилось?
– Не очень. Всегда есть люди, готовые прибежать, если что-то случается. Но Келли говорит, что не было никого, кто выглядел бы подозрительно – обычное ночное сборище. Парни прочесали жильцов соседних домов, но ничего не обнаружили.
– Поблизости стояли какие-нибудь автомобили?
– Келли говорит, что нет. Он не видел ни одного.
– Что думаете об этом деле? – спросил я.
Он поднялся со стула и уставился на меня.
– Мне не положено думать, – сказал он язвительно, – я полицейский детектив.
Я понял, что кто-то устроил ему выволочку, чтоб он не пытался найти убийцу.
– У меня есть наводка на одну женщину, – сказал я ему. – Не желаете прогуляться и поговорить о ней со мной?
– Хочу, да не могу... – проворчал он. – Мне надо быть в суде днем.
В вестибюле многоквартирного дома Гарфольда мне пришлось нажать кнопку с ярлычком «Мисс Кара Кенбрук» несколько раз, прежде чем дверь со щелчком открылась. Я поднялся по лестнице и оказался в тамбуре у ее двери. Дверь открыла высокая девушка двадцати трех или двадцати четырех лет, в черно-белом креповом платье.
– Мисс Кара Кенбрук?
– Да.
Я дал ей визитку – одну из тех, что говорила обо мне правду.
– Я хотел бы задать вам несколько вопросов; можно войти?
– Входите.
Она вяло подвинулась, уступая мне дорогу, закрыла дверь и привела меня в гостиную, которая была захламлена газетами, окурками разного вида, от едва тронутых, до сгоревших до пепла, и разными предметами женской одежды. Она скинула со стула пару розовых шелковых чулок и шляпку, освобождая место для меня, а сама уселась на другой, прямо на кучу журналов.
– Меня интересует смерть Бернарда Гилмора, – сказал я, рассматривая ее лицо.
Его нельзя было назвать красивым, хотя оно имело всё, чтоб таким быть. В нем было всё превосходным: гладкая белая кожа, большие, даже скорее огромные, карие глаза, но глаза были мертвенно-тусклые, лицо было столь же лишенное выразительности, как китайская дверная ручка, и мои слова не заставили ее изменится в лице.
– Бернард Гилмор, – сказала она без всякого интереса. – Ах, да.
– Вы с ним были довольно близкими друзьями, не так ли? – спросил я, несколько озадаченный ее безразличием.
– Раньше были – да.
– Что вы подразумеваете под «раньше были»?
Она лениво поправила локон коротко стриженных каштановых волос.
– Я дала ему отставку на прошлой неделе, – проронила она небрежно, как будто разговор шел о чем-то, что случилось много лет назад.
– Когда в последний раз вы видели его?
– На прошлой неделе, в понедельник, мне кажется – за неделю до того как его убили.
– Это тогда вы порвали с ним?
– Да.
– Поссорились или расстались друзьями?
– Ни то, ни то. Я просто сказала, что решила прекратить наши отношения.
– Как он это воспринял?
– Это не разбило ему сердце. Я предполагаю, что он слышал такое не в первый раз.
– Где вы были в ночь убийства?
– В «Кофейной чашке», мы с друзьями ели и танцевали примерно да часу ночи. Потом я пришла домой и легла спать.
– Почему вы расстались с Гилмором?
– Не смогла выносить его жену.
– Хм?
– Она была занудой, – в ее словах не были ни капли раздражения или юмора. – Она однажды пришла сюда ночью и устроила скандал; и я сказала Берни, что если он не может держать свою жену подальше от меня, пусть ищет другого партнера для игр.
– Есть идея, кто мог бы его убить? – спросил я.
– Нет, если только не его жена – эти нервные женщины часто выкидывают всякие глупости.
– Если вы оставили ее мужа, какая причина могла бы заставить ее убить его, как вы думаете?
– Даже не задумывалась, – ответила она с полным безразличием. – Но я не единственная девушка, на которую когда-либо пялил глаза Берни .
– Думаете, что были и другие? Вы о ком-то точно знаете, или вы только предполагаете?
– Имен я не знаю, – ответила она, – но это не пустые домыслы.
Я оставляю эту тему и переключаюсь обратно к миссис Гилмор, задавая себе вопрос: а не подсовывает ли мне эта девочка ложную информацию.
– Что произошло той ночью, когда она сюда пришла?
– Ничего, кроме того, что я уже рассказала. Она следила за Берни, позвонила в дверь и, когда я открыла ее, пробежала мимо меня и стала плакать и звать Берни по имени. Затем она накинулась на меня, тогда я сказала Берни, что если он ее не уберет, я сделаю ей больно, и он увел ее домой.
Признав, что от меня сумели отделаться на некоторое время, я встал и направился к двери. Я сейчас ничего не мог поделать с этим ребенком. Я не думаю, что все сказанное ей было правдой, но с другой стороны, сложно предположить, что кто-то может врать с таким деревянным выражением лица и не затрачивая никаких усилий, чтоб ложь выглядела так правдоподобно.
– Возможно, я позже вернусь, – сказал я, когда она выпускала меня.
– Ладно.
Тон, каким она это произнесла, даже не намекал, что она надеется больше меня не увидеть.