Сотрудник гестапо

— Нет, нет. Мы ненадолго, — ответил Дубровский. Оставшись в комнате наедине с Михаилом Высочиным, Дубровский разрешил тому сесть. Сам уселся за стол напротив и пытливо заглянул в его глаза. Михаил виновато потупил взор.

— Так вот, Михаил Высочин, сегодня протокола я вести не буду. Для этого у нас впереди много времени. А пока расскажите мне все про вашу партизанскую банду. Все, что вы о ней знаете.

— Никакой банды я знать не знаю. Я честно работаю на шахте.

— А вы не торопитесь с ответом. Подумайте хорошенько. Чистосердечное признание может спасти вам жизнь.

— А мне и думать нечего. Я…

— Постойте, постойте… Поднимите глаза.

Михаил с трудом оторвал взгляд от поверхности стола и посмотрел на Дубровского. В его серых, чуть расширенных глазах чувствовался испуг, но вместе с тем в них сквозила и решимость.

— А откуда у вас листовки со сводками Советского информбюро?

— И про листовки я ничего не знаю.

— Так. И Лидию Смердову вы тоже не знаете?

— Не знаю я никакой Лидии.

— Как же так? А брату вашему про какую Лиду говорили?

Михаил Высочин вновь потупил взор. Потом с трудом выдавил из себя:

— Есть у меня девушка. Лидой зовут. А вы все Лидия да Лидия. Вот я и попутал.

— А какие листовки вы ей давали?

— Не давал я ей ничего. Зачем это мне? У меня мать при Советской власти арестовали. До сих пор не знаю, жива ли, погибла ли. Думал, при новой власти спокойнее будет. А вы и меня туда же. Что я вам сделал?

— Пока ничего особенного, распространяли антигерманские листовки. Но ведь кто-то взорвал водокачку, кто-то поджег маслозавод. Разве не ясно, в Кадиевке действует партизанская банда.

— А при чем тут я? Что, на мне свет клином сошелся?

— Не только вы. Есть еще некто Кононенко. Вы его знаете? При упоминании Кононенко плечи Михаила Высочина как-то сникли. Не поднимая головы, он ответил:

— Нет. Кононенко я тоже не знаю.

— Еще раз прошу вас подумать серьезно о своем положении. Сейчас я с вами спокойно разговариваю. Но у меня есть средство заставить вас говорить правду. Не вынуждайте меня прибегать к крайностям.

— Я говорю правду. Я ничего не знаю про партизан. И никакого Кононенко не знаю.

— Могу напомнить. Он был директором совхоза неподалеку от Кадиевки.

— Я в совхозе не работал. Откуда мне его знать?

— Ну, допустим. А Василия Иванова вы тоже не знали?

Михаил Высочин недобрым взглядом посмотрел на Дубровского.

— Так знали или не знали? — повторил тот.

— Как не знать! Был мужем моей сестры.

— А почему был?

— Потому что был, да весь вышел. Говорят, расстреляли его…

— Кто расстрелял? — не унимался Дубровский.

— А кто его знает! Он еще до прихода немцев с квартиры исчез. Может, русские и расстреляли.

— И сестру вашу тоже?

— Не-е. Сестренка вместе с ребенком в эвакуацию поехала.

— Кстати, скажите, а почему русские не забрали вас в армию?

— Потому и не взяли, что мать моя вроде как враг народа. Арестована при Советах. А детей врагов народа в армию не брали. Про то я вам и толкую, что при Советах я вроде как враг. А теперь, при немцах, тоже, выходит, — враг? Сами-то рассудите, каково мне?

— Ну, а если вы не враг новому порядку, тогда выкладывайте начистоту, что это за партизанская банда у Кононенко?

Михаил Высочин безнадежно махнул рукой. Больше минуты оба сидели молча. Дубровский думал о том, что, видимо, никакой ловушки здесь нет. Рунцхаймер не имеет никакого отношения к доносу Крючкина. Следовательно, надо постараться скрыть эту подпольную организацию от немцев. А Михаил Высочин, стараясь не показать охватившего его волнения, с ужасом думал о провале группы.

«Неужели сам Кононенко попал к ним в руки? Не может быть. Я же был у него вчера. За один день они не могли его так обработать, чтобы он показал и на меня, и на Лидию Смердову. Постой, постой! А может, Смердова оказалась у них? Но она же ничего не знает про Кононенко».

В памяти мелькали события и лица. Михаил вспомнил, как перед самым приходом немцев его вызвал первый секретарь горкома партии Михаил Егорович Игнатов. Как после короткого разговора предложил ему остаться в Кадиевке и быть связным между Василием Ивановым: и Кононенко. Василия Иванова оставляли в Кадиевке в качестве секретаря подпольного горкома партии, а Кононенко поручили возглавить партизанский отряд.

Правда, связным Высочину быть так и не довелось. На четвертый день после прихода гитлеровцев Василия Иванова схватили гестаповцы на явочной квартире Кротова, куда он заглянул для встречи с подпольщицей Анной Айдаровой. И странно, Иванова забрали, а ее, Айдарову, не тронули. Да и остальных подпольщиков даже не потревожили. Видно, Василий Иванов только своей жизнью распорядился.

Так думал Кононенко, взваливший на свои плечи все руководство городским подпольем, так думали и другие подпольщики. Анну Айдарову проверили на деле и не лишили доверия.

«А может, все же она, Айдарова? — размышлял Михаил Высочин. — Тогда Иванова, а теперь меня?»

— Ну! Ты надумал говорить или в молчанку будешь играть? — строго спросил Дубровский, прерывая его мысли.

Михаил Высочин устало поднял голову: