– Разве бессмертного убьёшь? – подумал он. – Только шкуру повредишь! А мне ещё Белую деваху утешать надо!
Хозяин огорода, решив, что убил пришельца, направился к грядкам. Подпустив стрелка поближе, Заяц встал на задние лапы и зарычал стихами из нового цикла. Хозяин хлопнулся в обморок. Обыскав его, Заяц обнаружил документы на имя Гиппократа и несколько античных монет с изображением Афродиты.
– Вот это да! – присвистнул Заяц. – Меня чуть не ранил античный герой, сошедший с Олимпа.
– Ой-й-й… – застонал Гиппократ, пытаясь приподняться.
– Эко тебя! – Заяц протянул Гиппократу лапу.
– Вроде выпил немного… а вы из какого маскарада? – Гиппократ постепенно приходил в себя.
– А вы из какого? – не замедлил пошутить Заяц. – Где ваша корона?
– Чего? Корова? – Гиппократ встал на ноги. Обмерил Зайца взглядом. – Корова-то в хлеву, клевер жуёт.
– Так вы не царь?
– Не-ет.
– Отчего же у вас имя такое странное? Гиппократ?
– Мать так назвала, она у нас фельдшером робила… а вы чего тут делаете? –
– Обедаю. – Заяц поднялся с корточек. Он был выше Гиппократа на голову. – А вы мне помешали.
– И вы мне… я тоже обедал. Сейчас все обедают. И Прасковья, и Борис, и соседка Клавка. А вас как кличут?
– Я – Зайцев Емельян, – представился Заяц и протянул лапу.
– А я…дед Гиппа.
– Можете не говорить, я знаю, кто вы! – перебил Гиппократа Заяц и отошёл в сторону. – Зачем стреляете в беззащитных существ? Вы – браконьер?
– Помилуй Господи! Я думал воры…
– Чего у вас воровать? Гниль? Опарышей?
– Так в хозяйстве всё пригодиться! Из гнили мы делаем натирания, а из опарышей наживку. Тут озеро недалеко.
– Значит, рыбку кушаете? Может, и зверей употребляете? – Заяц нахмурился.
– Да ну вас! Откуда вы взялись? Инспектор что ли?
– Ответьте на вопрос! – Заяц оскалился.
– Так мы ещё грибочки едим, ягоды по осени, да яйки утиные собираем на болоте. Жарим и под мховую настойку ужинаем.
– Я вас так твою растак! – Заяц схватил деда за шиворот. – Я сам тебя изжарю, будешь знать, как невинных есть!
– Так тёмные мы, разве в мгле-то разбёрёшь кого можно есть, а кого нельзя. У нас все друг дружку пожирают. Вот Клавка Мишку загрызла, а Борис Михея ещё с осени обглодал.
– Кто такой Мишка, кто такой Михей?
– Так Мишка – это козлёнок евоный, а Михей – петух. И нас позвали. Мы тоже ели…
– Чем пахнет? – Заяц пошевелил усами.
– Ой, каша горит! Айда в избу! – дед Гиппа вприпрыжку помчался к двери.
Заяц постоял во дворе, покумекал, поднял с земли шапку, сунул её подмышку и решил принять приглашение. Всё-таки не каждый день такое случается, чтобы в тебя, стрельнув, не попали! Дед Гиппа тоже, хоть никудышная, но компания!
– Чего ты там, входи! – скомандовал дед, открывая форточку, и тут же посетовал. – Чуть не сгорел из-за тебя!
– А я чуть не умер! – ухмыльнулся Заяц и вошёл в пахнущую гарью избу.
– Значит, квиты. Будем есть бисквиты! Садись к столу-то, двигайся. – В избе оказалось много народу. Сбоку сидели бабушки-соседки, на лавке дремал кот, а у стенки Белая деваха.
– Та самая! – ахнул Заяц и поздоровкался с гостями.
– Чё это он? – изумилась соседка Клавдия.
– Так здоровья тебе желает! – перевёл с русского на русский дед Гиппа.
– А на что оно мне? – засуетилась старуха. – Всё равно через десять дней всем конец вот уже явление инопланетное было…
– Тебе всё мерещится! – отмахнулся дед Гиппа, подавая на стол кашу в чугунке.
– Не смей спорить! Я войну предсказала? Предсказала. Демокрадов почуяла? Почуяла. Так вот знай, Яблочного Разговения не будет. Всё. Доигрались.
– А я летось тоже видения зрела! – подхватила Прасковья. – У меня в огороде в лопухах марсиане корчились. Сперва двое их было. А затем третий родился, четвёртый. Ох, расплодились. Все огурцы полопали.
– Так уж и марсиане? – спросила завистливая Клавдия.
– А как же! Носы – длинные, синие, как на картинке, что в сундуке моего племянника. И лопочут не по-нашему.
– Ешьте! – предложил дед Гиппа и наложил себе каши в капустный лист. Заяц огляделся по сторонам: перед каждым сидящим лежал такой же свежий, белый, кочанный листок. В углу дрались дети. Судачили соседки. Лишь один старый ленивый кот, растянувшись лежал, рыская глазами. Похоже, что он был здесь самым главным.
– Ты увечье ходил исправлять? – неожиданно спросил дед Гиппа у Зайца.
– Какое увечье? – удивился Заяц.
– У кого какое. Например, у Клавдии зренье плохое. У Бориса – ночное мочеиспускание. У меня склероз. А вон у этой, – дед кивнул на Белую деваху – амнезия, то есть полная потеря памяти. То ли замужем она, то ли нет, не помнит.
– Можа, целка ещё? – ухмыльнулась вновь завистливая Клавдия.
– А тебе завидно? – спросила её одна из товарок.
– А тебе нет?
– Вот был бы рекорд! Девяностолетняя старуха и целка ещё! Эх, марсиане бы похихикали!
– Так ходил или нет? – дёрнул за рукав Зайца дед Гиппа.
– А куда идти-то? – Заяц понял, что для сидящих этот вопрос составляет жизненную суть.
– Если не ходил, то не наш. Выходи из-за стола! – рыкнул Борис, мурлыча.
– А ты ходил? – Заяц пошёл ва-банк.
– А как же, меня кастрировали! – Борис показал, где и что ему отрезали. Гости одобрительно зааплодировали.