Надо было нарвать чебреца, чтобы рот ополаскивать, косы мыть. Веток набрать, чтобы из-под ногтей грязь выковыривать. Да мало ли дел? Мужу скалкой врезать промеж глаз за его пьянство. Повыть о неудачном житье-бытье, о внуках, о хворях, о напастях, о разбойниках. Потосковать, порадоваться, а к вечеру забыть про всё, чтобы утро начать с белого, яблочного, капустного листа.
Заяц вздрогнул от необъяснимых толчков. Видимо, изба деда Гиппы, прорвавшись сквозь неоновую занавесь, достигла новой сферы. В окне что-то чавкнуло. Проблеснуло мелкой стружкой искр, легонько шмякнуло над трубой и стихло.
– Ух, ты, – прошамкал дед Гиппа, направившись в уборную, – у меня от искр колики в животе, аж кишки переворачивает!
– Если у вас непереносимость к космосу, то зачем вам непременно надо было лететь? – вежливо осведомился Заяц.
– А вам зачем это непременно знать? – съязвила Белая деваха..
– Он вообще суёт нос, куда не следовает…– вставил дед Гиппа, возвращаясь из туалета.
– А не подали ли на вашу деревню в розыск? – не обращая внимания на ворчание старика, спросил Заяц.
– Ага! Жди! – усмехнулся Гиппа. – бывало целые города пропадали. Никто их не хватился. Даже страны. Как сквозь землю проваливались!. Была одна такая. Как её бишь, – дед Гиппа почесал затылок, – ой, не помню, как вроде на букву «Ру» начиналось название. В единый миг эта Ру куда-то сиганула! У неё спрашивали, куда ты мчишься? Она молчит. Наверно. от кого-то скрывалась, натворила чего-нибудь, напакостила и убёгла! Так-то вот. А тут деревня ускакала под небеса. Ну и чего? Она размером всего с бабочку-капустницу. Вот и упорхнула. Дорог возле неё нету, колодец был да высох, озеров-морей вокруг неё отродясь не видели. Кому она нужна? Государству7 господь с тобой, лишнюю копеечку в неё вкладывать никому не охота! Ни прибыли от неё, ничего умного. Одно пьянство да тугодумство! Начальство обрадовалось, когда деревня в небо подалась! Вот лежала она на своих лугах, оврагах да погостах – такая жалобная, хилая, худорёберная, утопала в садах, в лопухаха-огородах да болотах с лягухами, жуками-плавунами, с воробьями да воронами. Кому она нужна?
– Отлично! – произнёс Заяц. Он вновь искал выход из ситуации.
А в это время гоготало, кукарекало, голосило утро. Вот она просвещенческая миссия рассвета! Подать знак о том, что мы обладаем некой информацией о своей цивилизации!
В Усть-Птичевске тоже всё было по-прежнему. В харчевне подавали завтрак на белых крахмальных капустных скатертях. Сама Альбина спустилась в подвал для трапезы. Это была неделя чревоугодия. На скатерти в цветных тарелках красовались блины с творогом, земляникой, картошкой, морковью и, конечно. с капустой. Также блины с маслом. Сметаной, вареньем, гречневой подливкой, с джемом из ягод. Грибочки лоснились в глиняных чашках. Пахли маринадом, уксусом, тмином, чесноком. Подавали кисели вишнёвые, смородиновые, грушевые и яблочные наливки, медовую брагу и сливовую настойку на десерт.
О. Рябиновая сладость угощения, о розовощёкие, насытившиеся гости, о ласковые щедрые хозяева!
Вместо салфеток подали ненапечатанные рукописи, так сказать, отказные, отвергнутые Альбиной Александровной. Рукописью Зайца утёрлись первые ряды. И грустно им стало и немощно! И утёрлась Альбина жалостными строками Зайца и поперхнулась слюной и стала задыхаться! Ринулись к ней читатели, но перегородила им дорогу занавеска между издателем, кодовый замок на дверях, забор с железными прутьями да электрическим током в проводах оголённых. Еле откачали бедную Альбину!
Зайца слегка поташнивало. Он не привык летать. Вот на поезде – это пожалуйста, в любой конец света! На троллейбусе или трамвае без билета, обманув контролёров – тоже неплохо! Но в избе, на привинченной к полу лавке, вот уж увольте!
Дед Гиппа растопил печь и поставил варить щи. Белая деваха подсела к зеркалу, засиженному мухами, и стала расчёсывать белые густые волосы. Вдруг раздались печальные звуки.
– Скрипка! – ахнул Заяц.
– Виолончель, – поправил его дед Гиппа.
– Давно я не была на концерте, – признала деваха и пошла наряжаться за занавеску.
– Сегодня третий день, как мы в пути, – грустно заметил дед Гиппа.
– Вас это не удручает? – спросил Заяц.
– А вас уважаемый, любопытный, надменный, бессолнечный и странный гость?
– Немного… – признался Заяц.
– Напрасно! Всё в наших руках! Если захотим вернуться, то вернёмся.
– Каким образом?
– Секрет!
– Да ладно уж, скажите ему, дед! – произнесла деваха, отодвигая занавеску. Она успела переодеться в синий строгий костюм.
– Не вижу надобности, – дед Гиппа скорчил рожу.
– Как хотите, – обиделся Заяц. Он привык к недосказанностям и недомолвкам.
– Разве тебе плохо у нас? Холодно? Голодно? Грешно? – спросил дед Гиппа назидательно.
– Нет…
– Тогда идите обедать! – И дед Гиппа выставил чугунок с горячей едой. Нарезал крупными ломтями сало, достал из погреба мёд, выложил на блюдо орехи, достал из печи пироги.