Социал-­традиция

                 Ожидая варваров

— Зачем на площади сошлись сегодня горожане?

— Сегодня варвары сюда прибудут.
— Так что ж бездействует сенат, закрыто заседанье,
сенаторы безмолвствуют, не издают законов?
— Ведь варвары сегодня прибывают.
Зачем законы издавать сенаторам?
Прибудут варвары, у них свои законы.
— Зачем наш император встал чуть свет
и почему у городских ворот
на троне и в короне восседает?
— Ведь варвары сегодня прибывают.
Наш император ждёт, он хочет встретить
их предводителя. Давно уж заготовлен
пергамент дарственный. Там титулы высокие,
которые пожалует ему наш император.
— Зачем же наши консулы и преторы
в расшитых красных тогах появились,
зачем браслеты с аметистами надели,
зачем на пальцах кольца с изумрудами?
Их жезлы серебром, эмалью изукрашены.
Зачем у них сегодня эти жезлы?
— Ведь варвары сегодня прибывают,
обычно роскошь ослепляет варваров.
— Что риторов достойных не видать нигде?
Как непривычно их речей не слышать.
— Ведь варвары сегодня прибывают,
а речи им как будто не по нраву.
— Однако что за беспокойство в городе?
Что опустели улицы и площади?
И почему, охваченный волнением,
спешит народ укрыться по домам?
Спустилась ночь, а варвары не прибыли.
А с государственных границ нам донесли,
что их и вовсе нет уже в природе.
И что же делать нам теперь без варваров?
Ведь это был бы хоть какой-то выход.

(Перевод Софьи Ильинской. Журнал «Иностранная литература», 1967, № 8)

Кавафис — одно из явлений европейской литературы, чем-то родственных нашему Бронзовому веку. Если выстроить единое направление, объединяющее на этом основании российские и «западные» явления, его следует назвать аксиомодерном. Кавафис — один из предтеч аксиомодерна в Европе, так же как в России — Николай Заболоцкий.

Но с тех пор, как стихотворение Кавафиса было написано, ситуация с гипотетическим нашествием варваров кардинально изменилась. Это нашествие перестало быть гипотетическим. Абстрактный «варвар» оброс плотью. Дело в том, что наблюдения за культурой постмодерна уже довольно давно обнаруживают феномен реверса. Это значит, что постмодерн не переходит в какую-то высшую гиперреальность, но, напротив, как бы сворачивается, откатывается назад, срывается в архаику. Социологи вовсю говорят о «техноязычестве», «новом пантеизме» и «новой дикости».

Прежде всего ситуация новой дикости вызвана отказом правящего класса от дополнительных расходов на культуру и социальные гарантии в связи с сжимающейся ресурсной базой. Это проявление глобального кризиса, связанного с коллапсом экономики ссудного процента и колониального разделения труда (обо всём этом мы подробно говорили в предыдущих главах).

Грубо говоря, у мировых элит больше нет денег на высокую культуру. И последняя развивается по остаточному принципу — в рамках стратегии «дёшево и сердито». Так, некоторые конструктивисты начала прошлого века впоследствии вспоминали, что конструктивизм в архитектуре был связан с дешевизной такого рода проектов, которая, в свою, очередь была вызвана Первой мировой войной и Великой депрессией.

Отказ в субсидировании сложных и дорогостоящих культурных проектов порождает проекты простые и радикальные, но это только часть проблемы. Вторая, ещё более важная, состоит в том, что сама по себе архаизация культуры вторична, а её подлинные причины лежат в архаизации политики. Когда-то традиционалисты утверждали, что СПИД послан человечеству по грехам его. Утверждение, конечно, очень спорное. Но как быть с исходом мигрантов, порождённым колониальной политикой США и европейских стран? Разве это не прямой результат «греха»? И вот тысячи «варваров» (так понимают ситуацию сами европейцы) берут штурмом их города. Это варвар внешний, но ещё более опасен варвар внутренний.