Социализм. История благих намерений

В целом одна из отличительных особенностей советских концентрационных лагерей однозначно сформировалась к 1930-м гг. – они стали де-факто огромными коммерческими предприятиями, крайне выгодными социалистическому режиму. Как писал один из крупнейших исследователей политических репрессий в СССР Виктор Земсков, «возникнув как инструмент и место изоляции контрреволюционных и уголовных элементов в интересах защиты и укрепления “диктатуры пролетариата”, ГУЛАГ благодаря принципу “исправления принудительным трудом” (в этом принципе, по нашему мнению, больше лицемерия, чем утопии) быстро превратился в фактически самостоятельную отрасль народного хозяйства, обеспеченную дешевой рабочей силой в лице заключенных. Без указанной “отрасли” решение многих задач индустриализации в восточных и северных регионах стало практически невозможным. Отсюда вытекает еще одна важная причина постоянства репрессивной политики, а именно: заинтересованность государства в неослабных темпах получения дешевой рабочей силы, принудительно используемой по преимуществу в экстремальных условиях Востока и Севера» [114].

Процитированное выше замечание было верно, в том числе для добычи золота, крайне важного для сталинской форсированной индустриализации. Один только государственный трест «Дальстрой», специализировавшийся на золотодобыче и строительстве для нее инфраструктуры, привлек на прииски к 1938 г. 90 тыс. заключенных, а в 1940 г. – почти 190 тыс. [226]. К тому моменту «Дальстрой» стал крупнейшим золотодобывающим предприятием страны, а секрет низкой себестоимости советского золота заключался в экономии на рабском труде заключенных, работавших в условиях экстремального для человека северного климата с минимальным использованием техники. Всего с 1932 по 1954 г. в лагерях «Дальстроя» и в Особом лагере № 5 отбывали наказание 859911 человек, из которых более 121000 умерли [83].

Заключенные добывали не только золото. Их труд широко применялся для добычи угля (Воркутлаг, 73000 заключенных на пике в 1951 г.), никеля (Норильлаг, 72 500 заключенных в том же 1951 г.), железнодорожного строительства (Кольлаг, 7700 на пике в 1940 г.; Бамлаг, 201000 на пике в 1938 г.), сельского хозяйства и лесозаготовок (Сиблаг, почти 79000 человек на пике в 1938 г.) и т. д. Разумеется, огромные лагеря с десятками и даже сотнями тысяч населения никогда не занимались исключительно одной деятельностью, да и сами заключенные постоянно перебрасывались из одного лагеря в другой. Советская лагерная система была относительно мобильной и предельно прагматичной, потому что ее обитатели были всего лишь ресурсом, «углем» для печи индустриализации.

А «угля» было действительно много. Хотя численность жертв советских концентрационных лагерей преувеличивалась многими авторами, реальные цифры все равно остаются внушительными. Единовременно в ИТЛ и ИТК под управлением ГУЛАГа в 1935 г. находилось 965 000 человек, в 1936 г. – уже 1,29 млн, в 1938 г. – более 1,88 млн. На пике в 1950 г. в лагерях и колониях числилось 2,56 млн человек – и это не считая тех, кто находился на спецпоселении и в тюрьмах [114]. Сколько всего людей прошло через советские лагеря, сказать непросто. Как пишет Земсков, только к 1940 г. централизованная картотека ГУЛАГа содержала данные на почти 8 млн человек, как по тем, кто уже прошел через изоляцию, так и по тем, кто еще отбывал заключение. Учитывая, что ГУЛАГ и сами лагеря были расформированы или превращены в обычные колонии лишь к 1960 г., а пик численности заключенных пришелся только на 1950 г., можно полагать, что общее количество испытавших на себе все прелести лагерной жизни советских (и не только) граждан было очень внушительным. Беспрецедентной была и численность исправительно-трудовых учреждений: в 1940 г. ГУЛАГ включал в себя 53 ИТЛ (не считая лагерных отделений, число которых в 1944 г. составляло 667 единиц), 425 ИТК, 50 колоний для несовершеннолетних [114].