Социализм. «Золотой век» теории

19 апреля депутат Гамбон призвал приостановить заседания коммуны и направиться на фронт, на что Растуль ответил: “Если вы хотите предоставить генералу Клюзере диктатуру, скажите это прямо»[637]. Сам Клюзере 20 апреля предложил в сложившейся критической обстановке распустить комиссии и заменить их делегатами, которые будут отчитываться перед Коммуной, создать своего рода министерства. Генерал негодовал: «Все отдают распоряжения справа и слева, и мне очень трудно добиваться исполнения моих приказов»[638]. ЦК национальной гвардии, еще недавно поддерживавший генерала, теперь активно выступал против него. 30 апреля депутаты не нашли ничего лучше, как арестовать Клюзере. Почти весь май его держали под арестом, и лишь перед самым падением Парижа решили выслушать, после чего торжественно оправдали. Если что-то случается как трагедия, а повторяется как фарс, то это можно отнести к репрессивной политике Коммуны, которая отчасти была навеяна якобинской традицией, но не сопоставима с ней по масштабам. Коммунары арестовали 3632 человек, две трети отпустили, и 96 все же расстреляли уже в ходе «кровавой недели». Но кто знает, какое развитие приобрела бы эта тенденция в случае, если бы Коммуна устояла, и гражданская война охватила всю Францию. Большевистский террор тоже начинался с единичных расстрелов.

Если в социально-экономической политике и в представлениях о будущем Франции Коммуна следовала заветам Прудона, то в области политической тактики, особенно перед лицом надвигающегося поражения, она стала подражать Робеспьеру. 1 мая был создан Комитет общественного спасения (КОС), образование которого раскололо Коммуну на два лагеря. За создание полномочного комитета проголосовало 45 депутатов, а против 23. Якобинское название комитета поддержало только 34. Прудонисты считали создание КОС «узурпацией народного суверенитета», возвратом к прошлому и отходом от социализма. Собственно, в создании правительства, выполняющего решения Коммуны, еще не было ничего особенно авторитарного. Но якобинское название комитета намечало мрачную тенденцию его развития. Радикализм якобинцев мог подмять под себя те успехи социальной демократии, которые уже достигла Коммуна. Тень якобинского террора к тому же явно грозила отпугнуть провинцию, на поддержку которой парижане надеялись до конца (периодические выступления революционеров других городов Франции в поддержку Коммуны делали эти надежды небезосновательными).

Поэтому позиция «меньшинства» была непримирима. По словам депутата Ланжевена КОС имеет «диктаторский характер, несовместимый с демократическими по своей сути идеалами коммуны»[639]. Малон подчеркнул принципиальность расхождения: «воспоминания о 93 годе никогда не должны были бы примешиваться к социальной и пролетарской революции, начало которой было положено 18 марта»[640]. До сих пор Коммуна отвергала якобинские принципы централизованной диктатуры. Формально она не изменила своей программы. Но те или иные структуры власти, которые приобретают собственную инерцию. Низовая инициатива масс создает структуры самоуправления, а радикальное меньшинство, защищающее позиции революции авторитарными средствами – структуры диктатуры, от которых потом нельзя избавиться простым декретом, и которые могут уничтожить и самих радикалов, и достижения революции, оставив только диктатуру. Ведь «орудия» революционеров – это тоже люди, организованные и вооруженные, имеющие свои интересы и получающие все большую власть. Эта тема была хорошо разработана в идеологии антиавториарного социализма и зримо подтверждалась якобинским опытом 1793-1794 гг. Отсюда – накал борьбы по поводу вопросов тактики, в которой прудонисты и их сторонники увидели реакцию, отход от принципов революции 1871 г. к принципам революции 1793 г., которые должны повлечь неминуемое перерождение.