Социализм. «Золотой век» теории

Можно ли ускорить процесс вызревания предпосылок? Или просто ждать, пока предпосылки будут вызревать? Но тогда социал-демократии не остается ничего, кроме поссибилизма.

* * *

Является ли Каутский просто социал-либералом? Нет, он не бернштейнианец. Да и сохранение «демократии» (или парламентаризма) для него – средство ликвидации частной собственности и создание принципиально нового нерыночного общества. И в этом отношении «ренегат» Каутский не отличается от «ортодокса» Ленина. Каутский писал: «Социалистическое же производство нуждается не столько в национализации торговли, сколько в ее замене организацией товарооборота между коллективами потребителей и потребителей»[859]. Чем не «Очередные задачи советской власти» Ленина?

Каутский допускает отказ социал-демократии от социалистической перспективы только в виде ораторского приема, подчеркивая приоритет цели «освобождения пролетариата»: «Социалистический способ производства мы выставляем потому как цель, что при данных технических и экономических условиях он представляется единственным средством достижения нашей цели. Но если бы нам доказали, что мы ошибаемся, что освобождение пролетариата и всего человечества целесообразней достигнуть только на основе частной собственности на средства производства, как полагал еще Прудон, тогда мы должны были бы выбросить социализм за борт, ни в малейшей степени не предавая нашу конечную цель, мы должны были бы это сделать как раз в интересах нашей цели»[860]. Каутский судил о Прудоне по кривому зеркалу «Нищеты философии» Маркса, и потому перепутал его постулаты с бернштейнианскими. Позднее социал-демократия выбросит за борт социализм, в то время как Прудон как раз не собирался этого делать. Но превращение социал-демократов из социалистов в либералов, произошедшее в середине в середине ХХ в., не принесло «освобождения пролетариата» – положение рабочих в системе социальной иерархии принципиально не изменилось.

Несмотря на все уроки российской революции, Каутский остался верен формуле: государство-фабрика + парламентская демократия. Господствующая тенденция истории первой трети ХХ века действительно вела к огосударствлению индустриального хозяйства. Перед общественными деятелями и мыслителями стоял выбор: способствовать этой тенденции или стремиться к ее смягчению. Каутский был одним из ведущих проповедников господствующей тенденции, и благодаря ему немецкая социал-демократия прививала идею государства-фабрики как рабочим, так и немецкому обществу в целом. Социал-демократы не замечали, что парламентская демократия в таком государстве – чуждая либеральная надстройка, ненужное «пятое колесо». Когда создатель германского государства-фабрики Гитлер стряхнул со своих ног прах Веймарской республики, немецкие трудящиеся, воспитанные социал-демократами, отнеслись к этому с неожиданным для левых равнодушием. Но равнодушие это было закономерным, ибо рабочим уже полвека говорили о преимуществах государства-фабрики, а о демократии говорили невнятно и очень похоже на речи буржуазных идеологов.

После Второй мировой войны социал-демократия, в ужасе отшатнувшись от модели государства-фабрики, но не воспиняла и концепции освободительного социализма, к которым относилась с самодовольным презрением. Социал-демократия стала ориентироваться на западные стандарты социального государства, предусматривающие сохранение частной собственности на основные средства производства и другие институты капитализма. В политической области уже со времен Каутского социал-демократы стояли на либеральных позициях. Таким образом, социал-демократия как течение социалистической мысли прекратило существование в большинстве стран Западной Европы уже в середине ХХ в.

* * *

Интересное развитие идей К. Каутского предложил экономист Карл Баллод, который под псевдонимом Атлантикус выпустил в 1898 г. книгу «Государство будущего». В ней он провел конкретные подсчеты, которые, с его точки зрения, доказывали, что в Германии есть все, необходимое для социализма. Таким образом, получалась конкретная модель «социализма в одной стране»[861]. Читая этот прогноз, продиктованный наилучшими намерениями автора, иногда останавливаешься в изумлении – насколько это напоминает СССР (а также, хоть и в меньшей степени – нацистскую Германию. Все-таки Баллод был немцем, и дух германского орднунга не мог не отразиться в его сочинении).