По отношению к человеку труда современная рыночная экономика пошла еще дальше —на деле разорвала тело и личность человека. Если во времена Гегеля в понятие «Я» включались дух и тело, владение и телом, и духом, достигаемое образованием, занятиями, привычками, представлялось «внутренней собственностью духа» {591}
, то сегодня тело из достояния личности («Я») превращается в товар, а собственность духа — в обычную собственность на вещь. То же самое можно сказать и о жизни: не являясь по существу чем-то внешним по отношению к личности, она превращается в нечто внешнее и чуждое. Когда же право на жизнь закрепляется в конституциях, то этим предполагается, что она имеет стоимость, так же отчуждается, как вещь (право лица, основанное на договоре, согласно Гегелю, есть всегда право на вещь). Тем самым оправдываются, по существу, самоубийства, которые в наши дни приобретают массовый характер. С такой же легкостью можно было бы и записать право собственности человека на свои почки и другие органы своего тела, поскольку они тоже превращаются в предмет купли-продажи, наделяются свойствами отчуждаемости. Надо было бы записать в качестве «неотчуждаемых» и права на сексуальные способности, которые также продаются, как и обычная рабочая сила.С возвышением интеллектуальной собственности над обычной собственностью связана попытка трактовать по-иному соотношение общественной и частной собственности. Одни полагают, что наделение интеллектуальной собственности свойствами неотчуждаемости и исключительности в правовом отношении делают ее сугубо частной и индивидуальной. Концепции типа «единственный и его собственность» (М. Штирнер) обычно абсолютизируют специфику художественного, научного творчества, противопоставляя работе «единственного» общечеловеческие работы, которые могут быть выполнены каждым. Другие, наоборот, считают, что установление господства интеллектуальной собственности автоматически приводит к утверждению общественной собственности, поскольку знания, информация обращены ко всему обществу и могут быть достоянием всех. Иногда даже утверждается, что все то, что является общим, не может принадлежать отдельному лицу. Отсутствие каких-либо исключений из доступа к ресурсу, т. е. свободный доступ к нему, по мнению представителей экономической теории прав собственности, означает, что это ресурс ничейный, не принадлежит никому, или, то же самое, — всем {592}
. Получается, что если, например, научный труд является всеобщим, а его силы составляют всеобщую производительную силу общественного труда, то наука по своей природе выступает объектом только общественной собственности. Всеобщность научного труда, утверждает Г. А. Лахтин, «предопределяет и специфическую всеобщую собственность на продукцию научного труда» {593}.Тогда как быть с неотчуждаемостью результатов интеллектуальной деятельности, неотъемлемостью прав научного работника на свою продукцию, т. е. с частной собственностью на нее? Возникает вроде бы парадоксальная ситуация: собственность всех отрицает собственность каждого в отдельности и, наоборот, если что-то принадлежит всем, то уже никому, если же кому-то одному, то уже не всем. В действительности здесь неразрешимой антиномии нет. Всеобщая собственность может и должна доводиться до уровня индивида, индивидуальной собственности. Среднее или начальное образование делается всеобщим именно потому, что его получает каждый, оно становится достоянием каждого отдельного человека. Если же оно не становится принадлежностью каждого, то оно не доводится до своей истинной всеобщности. Соответственно, общественная сущность, общественные силы не противостоят изначально отдельному индивиду, а должны стать сущностью каждого отдельного человека, не теряя своей принадлежности всем, всему обществу.