Что касается методологического подхода к выявлению путей развития России (термин «развитие» применяется исключительно в модернистской трактовке), то здесь речь идет не об обосновании особенного, но действительного пути развития, что требовала классическая методология, а о ракурсах интерпретации, понимания этих путей. Эти ракурсы интерпретации не должны быть онтологизированы, т. е. не должны быть представлены как реально возможные, они лишь точки зрения, не имеющие подтверждения. Спор о том единственном пути, который потом подтверждается историей, объявляется бессмысленным (как будто путь никогда не бывает единственным), тогда как на самом деле бессмысленным является совмещение ракурсов интерпретации, если исследователь не выявляет того реального пути, по которому пойдет Россия.
Не имеет смысла их совмещение еще в одном ракурсе интерпретации — по типу развития, не знающего ни феодального, ни капиталистического, ни социалистического типа развития. При таком ракурсе интерпретации развитие стран уподобляется соревнующимся на лодках спортсменам. Россия оказывается во втором эшелоне в качестве «второй» Европы, побуждаемой внешним «вызовом» Запада. Она не имела и не имеет внутренних источников развития, не обладает органичностью, собственными потребностями и исторической судьбой, ее механизмы развития мобилизационные, характер развития — догоняющий, темпы — медленные. Как будто не было социалистического развития России (СССР), ошеломляющего всех своей инновационностью, небывалыми темпами, своими внутренними источниками развития. Как будто нет нынешнего Китая, Вьетнама, поражающих всех своим развитием на основе движения к социализму. Как будто падение в своем развитии нынешней России не объясняется тем, что она сошла с рельсов социализма и повернулась к Западу, хочет стать «другой» Европой, на пути к которой, т. е. к капитализму, она может превратиться только в колонию первой Европы. Автор без какого-нибудь доказательства утверждает, что именно путь России к «другой» Европе —это ее настоящий путь, который является позднеевропейским социальным развитием {711}
. На самом деле автор повторяет западный модернистский тезис о западном обществе как о первом мире, т. е. о современном мире, а об остальных — как о втором и третьем мирах.В методологическом плане ракурсы интерпретации, тем более их совмещение на пути к «другой» Европе не могли дать вразумительного результата. Его бессмысленность была заложена в модернистской методологии. Модернистское жонглирование терминами «до (традиционное, прошлое) — теперь (модерн, современное, западное) — после (постмодерн)» применительно к России ельцинского периода ничего внятного не дает. Ведь в этом случае традиционным прошлым, от которого надо убегать и переходить в современность, было бы самое высокое развитие, которого когда-либо достигала наша страна, а ее современностью — быть «другой» Европой в качестве колонии Европы. Ведь «после» — это не будущее и не развитие. «После» может быть и гибелью.
На самом деле настоящая современность России, в отличие от сегодняшней «ложной» современности, — это социалистический тип ее развития в условиях этой новой цивилизации. Эффективность этого пути уже доказана историей: как только она сошла с этого пути, она оказалась в тисках всеобщего кризиса.
Все согласны с тем, что история не имеет сослагательного наклонения. Это значит, что то, что прошло, прошло тем единственным путем, каким оно осуществилось. Отсюда и тезис о развитии общества как о естественноисторическом процессе, об объективной закономерности, объективной логике этого развития. Поэтому монистический взгляд на прошедшую историю — это единственный надежный подход. Г. В. Плеханов прекрасно и убедительно обосновал этот взгляд.
Что же касается настоящего и будущего, то относительно их можно и нужно говорить как о включающих разные, даже альтернативные пути развития. Здесь уместен плюрализм, здесь «иное дано». Однако очень важно при познании настоящего и будущего определить тот закономерный путь, который оказывается единственным, как только настоящее и будущее становятся пройденными этапами исторического развития, уходят в прошлое, в историю.
Вариативность и плюрализм в этом случае опять переходят в монизм. Соответственно, монизм и плюрализм должны быть представлены как стороны противоречия. Когда они противопоставляются как две самостоятельные сущности и абсолютизируются, то, чтобы избежать дуализма, необходимо признать действительной одну из них: для прошлого это монизм и только монизм. Иначе, как говорилось, надо отказываться от суждений об истории, не знающей сослагательного наклонения. Если же настоящее и будущее берутся в плане их историчности, то плюрализм и монизм выступают как взаимополагающие противоречивые стороны одной и той же сущности — общественного развития. Развитие в своих путях одновременно является и монистическим, и плюралистическим. В этом случае противоположности совмещаются, находятся в единстве, взаимополагают друг друга.