Мы живем во все более разделенных и конфликтогенных городских районах. Неолиберальный поворот в последние три десятилетия позаботился о восстановлении классовой власти состоятельных элит. С тех пор в Мехико появилось 14 биллионеров, а в 2006 году эта страна могла похвастаться самым богатым человеком на Земле — Карлосом Слимом, и при этом доходы бедных слоев населения либо оставались на прежнем уровне, либо уменьшались. Результаты этого развития будут запечатлены в формах наших городов, которые все в большей степени складываются из отдельных хорошо защищенных районов, огороженных сообществ и приватизированных общественных мест, находящихся под постоянным наблюдением. В развивающихся странах особенно заметно, что город разделяется на отдельные, весьма отличные составные части, в которых формируются свои особые «микрогосударства». Богатые сообщества, которые могут позволить себе разного рода услуги, например эксклюзивные школы, поля для гольфа, теннисные корты и частное круглосуточное патрулирование полицией, будут перемежаться с нелегальными поселениями, где единственным источником воды будет общественный фонтан, отсутствует система канализации, электричество незаконно крадется теми немногими, кто имеет к нему доступ, дороги превращаются в потоки грязи во время дождя и проживание нескольких семей в одном доме является нормой. Кажется, каждый такой фрагмент городской мозаики живет и функционирует автономно, крепко держась за то, что он может добыть в ежедневной борьбе за выживание (Balbo, 1993).
В этих условиях продвигать идеи городской идентичности, гражданства и принадлежности к сообществу — уже и так находящиеся под угрозой в связи с распространением вируса неолиберальной этики — становится совсем тяжело. Приватизированное перераспределение ресурсов с участием преступных группировок угрожает индивидуальной безопасности на каждом шагу, провоцируя требования народа усилить полицейский надзор. Даже идея о том, что город может функционировать как коллективный политический орган, место, в котором порождаются прогрессивные социальные движения, кажется далекой от реальности. Тем не менее есть городские социальные движения, стремящиеся преодолеть изоляцию и придать городу облик, отличный от того, который продвигается девелоперами, за которыми стоят финансисты, корпоративный капитал и все более предпринимательски мыслящий местный госаппарат.
Освоение излишков капитала через инвестиции в городскую реновацию имеет еще более темную сторону. Оно вызывает повторяющиеся волны перестройки городов под видом «креативного разрушения», которое практически всегда имеет классовое измерение, поскольку бедные, менее привилегированные и лишенные политической власти страдают от этого процесса в первую очередь. Для созидания нового городского мира на обломках старого приходится применять насилие. Осман продирался сквозь старые парижские трущобы, используя власть экспроприировать во имя улучшения жизни граждан и реновации. Он сознательно спланировал снос большей части жилья рабочего класса и прочих, не вполне управляемых элементов в центре города, где они представляли собой опасность для общественного порядка и политической власти. Он создал такую городскую форму, в которой, как считалось (ошибочно, что стало понятно в 1871 году), достаточная степень наблюдения и военного контроля сможет обеспечить своевременное купирование революционных движений. Тем не менее Энгельс в 1872 году отмечал: «В действительности у буржуазии есть только один метод решения жилищного вопроса на свой лад, а именно — решать его так, что решение каждый раз выдвигает вопрос заново. Этот метод носит имя „Осман“ …Результат везде один и тот же, как бы ни были различны поводы: безобразнейшие переулки и закоулки исчезают при огромном самохвальстве буржуазии по поводу этого чрезвычайного успеха, но… они тотчас же возникают где-либо в другом месте… Та же экономическая необходимость, которая создала их в одном месте, создает их и в другом» (