Социологический ежегодник 2011

Третье значение национальной социологии – социология лаилонцев, туземцев этого королевства. Здесь Штомпка еще раз говорит о глобализации, позволяющей социологам ездить из страны в страну, но забывает при этом, что для большинства социологов это невозможно. Здесь он переходит к вопросу «инсайдеризма», говоря, что Роберт Мертон «убедительно отверг» эту позицию. На самом деле в своей классической работе об инсайдеризме – а это замечательный очерк по социологии социологии – Мертон признает важность инсайдерской перспективы, завершая ее обсуждение следующими словами: «Инсайдеры и Аутсайдеры, соединяйтесь! Вам нечего терять, кроме своих претензий. Приобрести же вы можете мир понимания»27. Признав, что для инсайдеров, как и для аутсайдеров, есть своя роль, Мертон был уже далек от элитизма контовского позитивизма.

Но быть может, призыв Мертона к солидарности преждевременен. Прежде чем объединяться, инсайдерам и аутсайдерам, возможно, лучше было бы вступить в диалог, чтобы лучше понять социальную детерминацию их разных перспектив, а также следствия, вытекающие из этих перспектив в свете того, что они втягиваются друг с другом в общее силовое поле. Этот момент хорошо иллюстрируется тонким описанием тайваньской социологии у М. Чанга, И. Чанга и Ч. Танга. Тайваньская социология начиналась с социальных обследований, служивших орудием для японских колониальных властей. После рождения коммунистического Китая (КНР) многие националисты бежали на Тайвань, где создали под руководством Гоминьдана Китайскую Республику. В этот период тайваньская социология была китаизирована, и это отражало попытку Гоминьдана представлять подлинный Китай. Когда в 1971 г. признание Тайваня со стороны ООН было аннулировано, эта идея Тайваня как подлинного Китая отошла на второй план и возник радикальный тайваньский национализм, усугубленный страхом перед материковой частью Китая. Социология развернулась в индигенном направлении, как претензия против КНР, а также против растущей зависимости от Соединенных Штатов. За последние 30 лет движение индигенизации было преодолено. Возникло множество разнообразных институтов внутри и вне университетов, которые сталкиваются с давлениями к получению продвинутых степеней в США и к публикации в высокоранжируемых журналах, но они никогда не бросают заниматься местными проблемами. Даже на этом маленьком острове в социологии развились центр и периферия: первый более космополитичен, вторая – более локальна. Это пример того, что социология есть функция геополитических сил, что различение «инсайдер – аутсайдер» неадекватно и что международная социология заключает в себе гнездовые и связанные друг с другом поля борьбы.

Четвертое значение – социология о Лаилонии. «Выскажу тривиальное замечание, что большинство социологов черпают личный опыт и эмпирические свидетельства в своей стране. Но если они остаются социологами о Лаилонии, и только, то они уже не социологи». Если бы мы согласились с этим аргументом, то почти вся социология США не была бы социологией, а почти вся социология с Глобального Юга – была, поскольку асимметричное распределение ресурсов означает, что социологам с Юга приходится принимать Север в расчет, тогда как обратное неверно. На самом деле я бы пошел дальше и утверждал бы, что южная социология благодаря своему подчиненному статусу понимает глобальное общество лучше, чем северная, не сознающая своего доминирования. Штомпка в этом отношении типичен: он видит северную социологию как единственно подлинную социологию, а остальной мир – как ее придаток, призванный поставлять данные для «проверки, фальсификации или расширения» северной теории.

Пятое значение – социология с лаилонской повесткой дня. Штомпка признает, что разные страны могут сталкиваться с разными проблемами, но настаивает на обработке их с помощью «стандартного инструментария» социологии и на развитии универсальных теорий. Опять же он настаивает на универсальности теории, приводя в качестве довода аналогию с тем, что мы были бы в реальном замешательстве, если бы врачи имели разные теории в разных больницах. Конечно, как хорошо известно социологам медицины, врачи в разных странах действительно имеют разные теории относительно рака, множественного склероза Альцгеймера и т.д. Более того, как я предположил выше, медицина – неудачная аналогия для социологии, где не может быть единого корпуса теории, но могут быть лишь множественные традиции, или исследовательские программы, внутри стран Севера, а также между Севером и Югом.