Социология литературы. Институты, идеология, нарратив

Я вечером был в клубе, где читал только что вышедшую предпоследнюю часть «Анны Карениной»: признаюсь, она произвела на меня глубокое впечатление, изгладивши мое недовольство предыдущими частями.

Приложение 2. Порядок публикации фрагментов романа «Анна Каренина» в журнале «Русский вестник»

*[144]

Примечания

1. Часть VIII была напечатана отдельной брошюрой летом 1877 года.

2. Первое отдельное издание романа появилось в январе 1878 года.

3. Только в выпусках 5, 9, 11, 13 конец печатавшихся в журнале фрагментов совпал с окончаниями соответствующих частей романа.

Источники

Голицын 1875–1877 – Российская государственная библиотека (РГБ). Ф. 75, Голицын Владимир Михайлович (ГВМ): архивный фонд, 1867 – конец 1930-х – начало 1940-х гг.

Толстая 2014 – Толстая С. А. Моя жизнь: в 2-х т. М.: Кучково поле, 2014.

Библиография

Беляева 1977 – Беляева Л. И. Типы восприятия художественной литературы: психологический анализ // Литература и социология: С6. статей / Ред. Канторович В. Я., Козьменко Ю. В. М.: Художественная литература, 1977.

Горная 1979 – Горная В. 3. Мир читает «Анну Каренину». М.: Книга, 1979.

Bourdieu 1995 – Bourdieu Р. The Rules of Art: Genesis and Structure of the Literary Field / Trans. S. Emanuel. Stanford: Stanford UP, 1995.

Escarpit 1971 – Escarpit R. Sociology of Literature / Trans. E. Pick. London: Cass, 1971.

Galitzine 2002 – The Princes Galitzine: before 1917… and afterwards. Washington: Galitzine Books, 2002.

Rudd 1982 – Rudd C. Fighting Words: Imperial Censorship and the Russian Press, 1804–1906. Toronto: University of Toronto Press, 1982.

Smith 2012 – Smith D. Former People: The Final Days of the Russian Aristocracy. N. Y: Farrar, Strauss and Giroux, 2012.

Troyat 1967 – Troyat H. Tolstoy. N. Y: Dell, 1967.

Открытия и прорывы советской теории литературы в послесталинскую эпоху [145]

1. Институциональные контексты

Послесталинская эпоха в советской литературной теории и критике может быть отнесена к тому типу исторических периодов, которые Роман Якобсон и Пьер Бурдьё описывали в качестве синхронических археологических срезов – силовых полей, в которых одни векторы витальнее и продуктивнее других, одни траектории приходят из прошлого, другие уходят в будущее [Jakobson 1987: 64–65; Bourdieu 1996]. Трудно найти лучшую иллюстрацию этому, чем различные работы, названные «теориями литературы» и появлявшиеся периодически в течение этого времени. Их названия воскрешают в памяти классическую формалистскую книгу Б. В. Томашевского «Теория литературы: Поэтика» (в 1925–1931 годах она выдержала шесть изданий). Напрашивается также сравнение с американской «Теорией литературы» Рэне Уэллека и Остина Уоррена (выдержала три издания в 1949–1977 годах[146]). Наиболее значительную и влиятельную из них – трехтомный труд «Теория литературы: Основные проблемы в историческом освещении» – под редакцией ученых, сделавших вполне успешные карьеры в сталинскую эпоху, скромным тиражом выпустила в 1962–1965 годах АН СССР. Сюжеты этого труда не обещали особых инноваций по сравнению со стандартным школьным учебником: образ, характер, жанры, стиль, «социалистический реализм как закономерность литературного развития». Не было в нем ни аналитической остроты книги Томашевского, на которую имелись ссылки в некоторых главах, ни междисциплинарной широты Уэллека и Уоррена, чья работа ритуально отвергалась за «разрыв формы и содержания»[147]. Академический трехтомник фокусировался на канонических русских авторах (Пушкин, Толстой) и давно установившейся генеалогии русской критической мысли, проходившей по прямой от Радищева к декабристам, от них – к критическим реалистам и далее – к раннему марксизму вплоть до соцреализма.

И все же в этом силовом поле были векторы, направленные в будущее, – глубокие и для советской критической традиции вполне новаторские работы молодых ученых. Их имена станут широко известны в послесталинскую эпоху: Е. М. Мелетинского – за пионерские исследования об эпосе и мифологии, С. Г. Бочарова – за проницательное прочтение творчества Пушкина и Толстого, П. В. Палиевского – за полемику со структуралистской теорией, В. В. Кожинова – за работы по истории романа, за помощь (вместе с С. Бочаровым) в открытии наследия М. М. Бахтина и, наконец, за свои ультранационалистические взгляды. Более того, в трехтомнике имелись немыслимые ранее цитаты и ссылки на русских и зарубежных эстетиков и теоретиков литературы, которые до того либо игнорировались, либо были репрессированы, либо вовсе не упоминаемы с 1920-х годов, – от формалистов до Хайдеггера и Бланшо. Важное место в нем уделялось таким растущим звездам советского литературоведения, как медиевист Д. С. Лихачев, чьи влиятельные