Соцветие поэтов

В декабре 1916 года в семье Павла Александровича произошла трагедия: его сын Дмитрий от первого брака с греческой принцессой Александрой Георгиевной стал участником убийства Григория Распутина. Великий князь Дмитрий Павлович, как и отец, тоже был очень близок с Николаем II, своим двоюродным братом, и его семьёй. Он часто вместе с ними жил летом в Ливадийском дворце, а во время войны почти всё время находился в ставке при Царе. И вдруг Дмитрий Павлович вместе с Феликсом Юсуповым принимает участие в убийстве «друга» Царской Семьи, которого боготворила Александра Фёдоровна. Несмотря на мольбы родственников и самого Павла Александровича, Дмитрий был «сослан» – направлен в действующую армию в Персию. Эта опала впоследствии спасла ему жизнь.

Владимир очень остро переживал эти события. Он оказался между двух непримиримых лагерей: в одном его сводный брат по отцу Дмитрий – участник убийства, а в другом – второй его сводный брат по матери – Александр Пистолькорс, который входил в круг наиболее приближенных к Распутину и был женат на родной сестре Анны Вырубовой. Ссылка Дмитрия побудила Владимира Палея написать несколько сатирических стихотворений, высмеивающих мягкость и зависимость императора от волевой и властной супруги. Кроме того, прекрасно владея карандашом и кистью, он рисует весьма злые шаржи на Николая II и Александру Фёдоровну – гротесковые портреты ему особенно удавались.

И всё же отречение императора, которое произошло буквально через месяц, Владимир Палей воспринял как подлинную трагедию. Вскоре дворец Павла Александровича в Царском селе был подвергнут обыску, самого Великого князя заключили под домашний арест, а затем – в Дом предварительного заключения на Шпалерной. Ольга Владимировна металась по Петербургу, чтобы хоть чем-то помочь любимому мужу, но кровавый маховик был уже запущен, и Великому князю уже не суждено было вернуться домой.

В 1917 году Владимир ведёт дневник – бесценное свидетельство тех страшных дней, которые поражают зоркостью наблюдений и точностью предвидения:

«1 ноября (по старому стилю) 1917, среда... Узнали от Анны Богдановны, что один священник царскосельский расстрелян, а два или три других арестованы. Разве это не знамение времени? Разве не ясно, к чему мы идём и чем это кончится? Падением монархий, одна за другой, ограничением прав христиан, всемирной республикой и – несомненно! – всемирной же тиранией. И этот тиран (безусловно еврей) будет предсказанным антихристом для нас, а для еврейства или псевдомасонства – мессией. Его царство продлится, должно продлиться 3, 5 года. А затем... Невесёлые мысли лезут в усталую голову. И всё-таки светлая сила победит! И зарыдают гласом великим те, кто беснуется. Не здесь, так там, но победа останется за Христом, потому что Он – Правда, Добро, Красота, Гармония...»

Эти строки написаны в первые дни Октябрьской революции, в которой активное участие принимали «евреи-комиссары», поэтому такое отношение. Пророчество поэта тем более удивительно, что большинство из его знакомых из светской знати, интеллигенции, священнослужителей и даже из дворян, приближенных к Царскому дому, – с восторженностью восприняли первую революцию, в розовом свете рисовали себе радостные картины будущего без царей и самодержавия. Владимир Палей ещё во время февральской революции предчувствовал, что это путь, ведущий к гибели.

В эти трагические дни его мучает не столько неопределённость собственной судьбы, сколько невозможность послужить на благо родины. Он пишет академику Кони: «Мы переживаем ужасное время. Потрясены все основы государства, и хочется услышать Ваши мудрые слова – что делать? Как помочь? Как принести себя в жертву погибающей любимой родине?» Не сбежать за кордон, не спасти свою шкуру, а принести себя в жертву во имя спасения родины. И Господь принимает эту жертву, устраивая всё для достойного принятия мученического венца.

Предчувствие

В 1918 году выходит второй поэтический сборник Палея, этот благоухающий цветок, расцветший в кровавом кошмаре революции. В нём поэт опять обращается к Богу, вверяя себя Его попечению:

Благой Господь! Я немощен и грешен,
Звучит печаль в молениях моих...