Соцветие поэтов

Мечта сбылась. Усадьба с домом, и не просто опрятная, а великолепная. Парк. Поля. Теплицы. Пруд и «всё вокруг моё», как написал какой-то советский анти-Фет. Можно отлично пожить и хорошо поесть. Покушать Афанасий Афанасьевич особливо любил свежую икру, только что вынутую из осетра и чуть присоленную. Когда Фет гостил в Париже у семейства Виардо, а точнее, у своего старого друга Тургенева, то там Фету очень не понравилось это «малое количество питания»: французский бульон, «слабый до бесчувствия», варёные бобы и яичница с вареньем. Нет, в России, у себя в Воробьёвке, кушали по-другому: жирно, обильно и со смаком.

Итак, всё вроде бы пришло к определенному возрасту: удовлетворены все сословные претензии, наличествуют достаток, сибаритство и житейский покой. Жена хотя и некрасивая, но млеет от стихов мужа. А счастья нет, как и не было. Есть жуткая тоска. С годами она усиливается. И всё чаще преследуют Фета грёзы юности, воспоминания о Марии Лазич.

4 ноября 1878 года, на пороге своего 58-летия, Фет пишет строки, вырвавшиеся из самых глубин сознания:

Ты отстрадала, я ещё страдаю,
Сомнением мне суждено дышать,
И трепещу, и сердцем избегаю
Искать того, чего нельзя понять.

А был рассвет! Я помню, вспоминаю

Язык любви, цветов, ночных лучей, —
Как не цвести всевидящему маю
При отблеске родном таких очей!

Очей тех нет – и мне не страшны грóбы,

Завидно мне безмолвие твоё,
И, не судя ни тупости, ни злобы,
Скорей, скорей в твоё небытие!

Жизни ещё оставалось 14 лет, а Фету уже мерещились гробы, и он стремился в небытие. К концу жизни Фета начали мучить физические недуги, в частности застарелая астма. Ему было тяжело дышать, и он нередко шутил, что вот «опять слон наступил мне на грудь». Сдавали глаза, он терял зрение. Пришлось не писать самому, а диктовать литературному секретарю, молоденькой Екатерине Фёдоровой.

«Моя старуха Муза, – говорил Фет весной 1892 года, – спит, спит, да вдруг во сне и забредит, а Екатерина Владимировна запишет кошмар». По вечерам в доме на Плющихе (зимой Феты жили в Москве, а летом – в Воробьёвке) старый поэт садился в кресло, и Екатерина Владимировна читала ему вслух что-то услаждающее, например «Мадам Бовари». Фет слушал и погружался в свои воспоминания:

Мелькнут ли красота иная на мгновенье,
Мне чудится, вот-вот тебя я узнаю...

Смертный конец пришёлся на 21 ноября 1892 года. Фет пожелал вдруг выпить шампанского и отправил за ним жену, а сам продиктовал записку: «Не понимаю сознательного преумножения неизбежных страданий. Добровольно иду к неизбежному». И собственноручно подписался: «21 ноября. Фет (Шеншин)».

В тот же миг он схватил стилет для разрезания бумаги и попытался нанести себе удар в грудь, но Екатерина Владимировна повисла у него на руке. Фет вырвался и бросился бежать по анфиладе комнат. В столовой пытался открыть дверцу шифоньерки, где лежали ножи, но не хватило уже сил. Фет, тяжело дыша, опустился на стул. В это время вбежала Екатерина Владимировна. Она услышала сорвавшееся с уст Фета слово «чёрт!». Глаза его расширились от какого-то привидевшегося ужаса, и он испустил последний дух. То есть умер в одночасье.

В письме Софья Андреевна Толстая описывает кончину Фета иначе: «...он стал метаться, что воздуху мало, пошёл в кабинет, оттуда обратно в столовую, сел на стул, опустил голову и скончался...»

Сбылось давнее желание поэта:

И с лона тихого земного идеала
На лоно вечности с улыбкой перейду.

Такова основная канва жизни Афанасия Фета. Поэтическая его судьба сложилась неровно.

Первый поэтический успех в 20-летнем возрасте, триумф в 30-летнем. Далее альянс с Некрасовым и разрыв с ним. Нежелание вступить в радикальный лагерь и изгнание радикалами его из литературы. Долгое творческое молчание (но именно на этот период приходится расцвет Фета как помещика-фермера). И, наконец, возвращение в литературу в 80-х годах. В январе 1889 года – торжественное чествование в московском ресторане «Эрмитаж». Живые цветы, лавры, подношения, оркестр. В сладкоречивых выступлениях благодарили Фета за то, что он «в наше тяжёлое время крепко держит знамя поэзии и не отдаёт своей лиры на служение темным силам». В общем, хвалили за то, за что ранее ругали, что-де он остаётся в стороне от бурления общественной жизни.