Читаем Соцветие поэтов полностью

очарованием прекрасных стансов.

Как же тогда ухаживать умели…

Горели жарко пламенем сердца,

стремились радостно к заветной цели

и шли к ней вдохновенно, до конца.

И вот уже я чувствую, как робко

к нам тянется невидимая нить

и к прошлому извилистая тропка

ведет нас вдаль – мечтать… страдать… любить…

<p id="AutBody_0_toc344535334">Семен Надсон</p>

Он жил для Родины, для мира, для людей.

И шла за ним толпа в смирении покорном.

Их слух придирчивый мелодией своей

он с радостью пленял так грустно, непритворно…

Не зная радостей, с отвагою в груди,

учил он забывать про личные страданья.

Дано вам видеть, что там ждет нас впереди?

Тогда внимайте молча, затаив дыханье.

"Не говорите мне – он умер. Он живет!"

Пусть солнца уже нет – заря еще пылает.

"Пусть роза сорвана – она еще цветет.

Пусть арфа сломана – аккорд еще рыдает…"

<p id="AutBody_0_toc344535335">Владимир Палей</p>

Вы вели меня на расстрел.

Говорили: …чтоб больше не смел

ни писать, ни страдать и не петь,

что в аду навсегда мне гореть.

Переломаны кости, хрустят.

И печален потухший мой взгляд.

Гаснут мысли свечой на ветру.

Потемнело всё сразу вокруг.

Ветер плачет и воет вдали.

Что ж такого во мне вы нашли?

И зачем так жестоки со мной,

увидав, что меж вас – я иной?

<p id="AutBody_0_toc344535336">София Парнок</p>

"Чем жарче кровь, тем сердце холодней",

вот потому глаза мои туманны.

И оттого в безумстве наших дней

твой голос был волнующий и странный.

Уже тогда я видела вдали

ту, третью, что стояла между нами.

Вот почему мы счастья не нашли

под нашими, родными небесами.

Опять, опять: "…ненастный день потух".

Все те же строчки снова я читаю.

И на ладони между линий двух

я вижу третью, – хищная, чужая.

Налей мне друг морозного вина,

вина измены, темного проклятья.

Пусть будет третья счастлива сполна.

"Любовь и смерть мы заключим в объятья".

<p id="AutBody_0_toc344535337">Борис Пастернак</p>

"Скажите кто-нибудь, какой сегодня век?

А, впрочем, все равно…" И наглухо портьера.

Крыльцо заметену, тихонько падал снег,

гостиная, рояль (излишек интерьера).

Закрой глаза. Представь. Сейчас родится стих

из ничего… Из звезд, обрывков разговора,

из ветра за окном, метели, снов твоих.

Ты подожди чуть-чуть… Еще немного… Скоро.

Возникнет многозвучный, безупречный сплав,

куда сольются наши судьбы и надежды.

И мир изменится. А человек, устав,

уже забудет, что ему там снилось прежде.

P. S.

"…Вдруг кто-то вспомнил, что сегодня

шестое августа, по старому –

Преображение Господне".

<p id="AutBody_0_toc344535338">Вера Полозкова</p>

Красива, молода, но покорить Олимп

ей суждено. В преддверьи громкой славы

уже готовят боги ей алмазный нимб.

Богини улыбаются лукаво.

Как множество людей, живущих и до нас,

– талантлива, сильна, но одинока.

Признание придет позднее, не сейчас,

терпеть – удел поэта и пророка.

Кассандра властвует над сердцем и судьбой.

Душа поет и дарит ощущенья.

Любовь – диагноз. Очевиден явный сбой,

возникший вдруг в последний день творенья.

Ее друзья добры, умеют ярко жить.

Для них творя сверкающее слово,

спешит, – ей некогда покоем дорожить:

заглянет муза – и пропала снова.

<p id="AutBody_0_toc344535339">Яков Полонский</p>

Всё так же соловьи рыдают и поют,

хоть нет давно уж тех, кто воспевал когда-то

под старой яблоней задумчивый уют,

и первую звезду в час тихого заката;

тот легкий ветерок, что вздохи томных роз

по саду разносил, дыша благоуханьем.

Ах, этот старый сад… Давно уже зарос.

Не слышно ручейка с таинственным журчаньем.

Ведь миновал тот май, весны простыл и след,

остались лишь стихи, что будят воздух сонный.

Хоть день давно угас, остался он воспет

и слышен голос мне – веками приглушенный.

Проходят облака и жизнь идет вперед.

Вокруг меня дома – холодная громада.

В садах заброшенных никто уж не живет.

А соловьи поют.. – как будто так и надо.

<p id="AutBody_0_toc344535340">Александр Пушкин</p>

"Скажи мне ночь, зачем твой мрак

мне радостней", чем день прекрасный,

когда огонь в душе иссяк

в мечтах пустых, в любви напрасной.

Во тьме ночной сижу с тоской,

когда с долины ветер веет,

но не идет ко мне покой

и сердце на глазах стареет.

А музы легкие шаги

уже не радуют, как прежде.

Ищу я радостей других,

хотя жива еще надежда.

"Я жить люблю, я жить хочу,

мне жизнь еще не надоела.

Утратив молодость свою,

душа не вовсе охладела.

Но ты забудь меня, мой друг…

Забудь меня, как забывают

томительный печальный сон,

когда по утру отлетает"

печальной тени скорбный стон.

"Умолкни сердца шепот сонный,

привычки давней слабый глас.

Прости, предел неблагосклонный,

где свет узрел я в первый раз.

Простите, сумрачные сени,

где дни мои текли в тиши,

исполнены страстей и лени

и снов задумчивой души".

Умолкни сердца прежний жар.

"В последний раз пожмем же руки".

И памятью не дорожа,

смиримся с близостью разлуки.

"И покоримся мы судьбе.

Благослови побег поэта".

И может там, вдали от света,

когда-то вспомню о тебе…

Авторство всего, заключенного в кавычки, принадлежит

А. С. Пушкину (из незаконченных произведений).

<p id="AutBody_0_toc344535341">Пьер де Ронсар</p>

Когда родной язык сменив на блеск сонета,

пытаюсь мыслей передать я глубину,

причина, мой Ронсар, не в стиле, нет, – не в этом,

свое дыхание туда я не вдохну.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Горний путь
Горний путь

По воле судьбы «Горний путь» привлек к себе гораздо меньше внимания, чем многострадальная «Гроздь». Среди тех, кто откликнулся на выход книги, была ученица Николая Гумилева Вера Лурье и Юлий Айхенвальд, посвятивший рецензию сразу двум сиринским сборникам (из которых предпочтение отдал «Горнему пути»). И Лурье, и Айхенвальд оказались более милосердными к начинающему поэту, нежели предыдущие рецензенты. Отмечая недостатки поэтической манеры В. Сирина, они выражали уверенность в его дальнейшем развитии и творческом росте: «Стихи Сирина не столько дают уже, сколько обещают. Теперь они как-то обросли словами — подчас лишними и тяжелыми словами; но как скульптор только и делает, что в глыбе мрамора отсекает лишнее, так этот же процесс обязателен и для ваятеля слов. Думается, что такая дорога предстоит и Сирину и что, работая над собой, он достигнет ценных творческих результатов и над его поэтическими длиннотами верх возьмет уже и ныне доступный ему поэтический лаконизм, желанная художническая скупость» (Айхенвальд Ю. // Руль. 1923. 28 января. С. 13).Н. Мельников. «Классик без ретуши».

Владимир Владимирович Набоков , Владимир Набоков

Поэзия / Поэзия / Стихи и поэзия