Сотворение брони

Мне хочется защитить здесь его имя. Нападки эти напрасны, а их авторы ставят вопрос с ног на голову. В действительности дело обстояло как раз наоборот. Павлов справедливо доказывал, что те легкие танки, которые были у нас, вроде Т-26, не способны решать крупные задачи; между тем роль танковых войск растет с каждым месяцем; значит, нам необходимо улучшать имеющуюся технику, создавать новые танки, более мощные и более подвижные. Фактически этот тезис и был претворен в жизнь, ибо за него ратовала сама же жизнь.

К. МЕРЕЦКОВ, Маршал Советского Союза.

На службе народу. М.: Политиздат, 1968, с. 200 - 201.

НЕОЖИДАННЫЙ ВЫЗОВ 1

Накануне первомайских торжеств тридцать шестого года правительство наградило орденами группу ленинградских танкостроителей, среди них и Кошкина, за создание проекта и экспериментального образца сто одиннадцатого - первого в мире танка с противоснарядной броней.

Радость омрачала беда, обрушившаяся незадолго перед этим на коллектив опытного завода, - начальника КБ Гинзбурга сняли с работы. На его место назначили Кошкина.

Михаил Ильич доказывал, что у него ничтожный стаж и опыт конструирования, что не может он руководить инженерами, знающими больше его, но с ним не посчитались.

Только теперь, оставшись без Гинзбурга, Кошкин сумел сполна оценить организаторскую и конструкторскую одаренность бывшего руководителя. Нетрудно приказом низвергнуть человека, но невозможно заменить талант. И если бы не давний сподвижник Семена Александровича - заместитель начальника КБ Галактионов, - коллектив на какое-то время был бы парализован.

Осенью Серго прислал Кошкину телеграмму-молнию. Срочный вызов восприняли на заводе по-разному. В цехах решили: нарком желает ближе узнать нового начальника КБ. В заводоуправлении забеспокоились: не связана ли молния с задержкой монтажа Т-111. Лишь одна машина была смонтирована и испытана на полигоне. Поступили в сборку детали и узлы еще для двух, но монтаж застопорился - прокатный стан, на котором ижорцы прокатывали шестидесятимиллиметровую танковую броню, вышел из строя. Ремонт и наладка его затянулись.

- Нарком, может, не знает, что ижорцы…,

- Не из-за брони вызов.

- Думаете, просчет в конструкции?

На следующее утро Кошкин поднимался в приемную народного комиссара тяжелой промышленности. Он запомнил ее по тридцать четвертому году многолюдной, шумной, а очутился в строгой тишине, увидел единственного посетителя - военного, сидящего к нему спиной за журнальным столиком. В глубине приемной тихо говорил но телефону помощник наркома.

Военный обернулся, и Кошкин узнал адъютанта начальника управления бронетанковых войск. Подошел к нему.

Во время приездов в Ленинград адъютант бывал неизменно улыбчив и весел, как, впрочем, большинство преуспевающих по службе молодых военных. А тут - не свойственная ему серьезность.

- Прилетели?…

- Нет, поездом. Случилось что?

- Неприятность. Ночью узнали… Адъютант не сказал больше ничего.

В приемную возвратился помощник, передал приказание начальника управления доставить папку переписки по танкам.

- Есть! - щелкнул каблуками адъютант и вышел. Помощник обернулся к Кошкину:

- Здравствуйте, Михаил Ильич. Простите, у товарища Серго непредвиденные обстоятельства. Позвоните завтра утром из гостиницы - номер вам с вечера забронирован.

Но только Кошкин направился к выходу, помощник остановил его:

- Подождите, пожалуй. Может, буря утихнет.

«Ночью узнали… Переписка по танкам… Буря…» - сопоставлял Кошкин. И от этих загадочных слов, и от тишины, густой и тревожной, у Михаила Ильича возникло и нарастало ощущение, что беда произошла с танками. «С нашими?…»

В конце лета тридцать шестого года на Ленинградский завод поступила шифровка: срочно подготовить к отправке пятьдесят танков Т-26. Такие приказы были делом обычным - десятки партий боевых машин ежегодно уходили с завода в военные округа. Но странным выглядело требование соорудить для каждого танка контейнер, схожий с дачным домиком. «Зачем декорации? К какому спектаклю?» - спрашивали рабочие, а принимавший машины Фрол Жезлов делал вид, что ничего не знает: приказ - и все тут, лучше, мол, не расспрашивать и не распространяться о контейнерах-домиках.

Только через два с лишним месяца, когда газеты стали писать о танках республиканской армии, о первых удачных танковых рейдах в тылы мятежников и интервентов, ленинградцы догадались: «Наши двадцатынестерки!…»

И вдруг газеты перестали упоминать о танках республиканцев. «Что произошло?» - думал Кошкин, перечитывая сообщения из Испании.

«Мятежники, - писали «Известия», - сконцентрировали на мадридском участке все свои марокканские части и иностранный легион численностью 15 - 16 тысяч человек.

С утра 9 ноября мятежники усилили бомбардировки Мадрида. Вокруг Мадрида возводятся новые баррикады».

И опять ни слова о танках, так же как и в телеграмме, отправленной 11 октября корреспондентом «Правды» из мадридского пекла: