Сотворение брони

«В ночной и сегодняшней утренней атаках республиканцами взято много пленных. Утром республиканская авиация совершила блестящий налет на фашистский аэродром Авила и уничтожила двенадцать самолетов… Вчерашний контрудар, направленный против фашистов в парке Касадель Кампо, заставил их отступить и остановиться в этом направлении. Мы увидели, что марокканцы умеют удирать не хуже других, когда на них нажимают пулеметами и ружейным огнем, авиацией и внезапной штыковой атакой».

Республиканская авиация… Конечно, наши самолеты! А танки?!

Кошкин все более склонялся к мысли, что беда произошла с машинами его завода.

Из кабинета Орджоникидзе вышли заместитель наркома по оборонной промышленности и начальник управления бронетанковых войск.

- Михаил Ильич, пожалуйста, к наркому! - позвал помощник.

2

Нарком стоял в глубине кабинета, опершись ладонями о стол. Помощник опередил Кошкина, что-то, сказал Серго, взял со стола бумагу и, прежде чем выйти, включил обе люстры. Заметив опавшие щеки, болезненную желтизну лица и горечь в глазах наркома, Кошкин подумал: «Другой… Совсем другой…»

Серго взял со стола стопу фотографий, молча протянул их.

Сердце Кошкина пронзила боль - она казалась еще острей, чем та под Царицыном, когда его подкосила пулеметная очередь…

На снимках были искореженные, обгоревшие танки. Вероятно, от прямых попаданий снарядов с одной двадцатьшестерки снесло башню, у других разворочена броня, разорваны гусеницы. В глубине извилистых улочек, отнявших у танков скорость и маневренность, угадывались серые тени каменных зданий.

Видимо, немецкие и итальянские пушки подстерегли Т-26 за частыми поворотами средневековых переулков, а из верхних окон и чердаков мятежники сбрасывали на подбитые, беззащитные машины бутылки с горючей смесью. Какой-то бесстрашный человек рискнул подползти на смертельную близость, чтобы сфотографировать гибель советских танков.

- Что тебе говорят эти снимки? - спросил наконец Серго.

Кошкин молчал.

Что он мог сейчас ответить наркому? Что конструкторы себя не жалели, создавая двадцатынестерку, душу в нее вложили? Серго это знал. Как и все, что произошло с этими машинами на испанской земле с первого их боя в октябре под Сесеньей и во всех последующих боях. В броневой защите, силе и меткости огня они превосходили итальянские «ансальдо» и немецкие T-I, которыми интервенты надеялись сокрушить армию республики. Но броня любого из существующих в мире танков не выдержит прицельного огня пушек, только противоснарядная броня сто одиннадцатого выдержала бы… Не в том ли Серго видит вину завода, что замешкались с выпуском сто одиннадцатого, не сумели отправить его в Испанию?

Но Кошкин ощутил почти физически, что не одни эти фотографии, не одна трагедия в Мадриде, - что-то еще согнуло Серго. Драматические события второй половины тридцать шестого года многое в мире повернули к худшему, осложнилось и положение внутри страны. «Может быть, что-то личное обрушилось на Серго, не болен ли? Все внутри у него, кажется, клокочет…»

Молчание становилось невыносимым.

- Пошлите меня в Мадрид, - вдруг попросил Кошкин.

- Искупление? За чьи грехи?… Ты в институте был, когда армия уже имела тысячи двадцатынестерок. Да и конструкторы… Разве могли предусмотреть такое? - Поднял со стола фотографии. - Нет, Михаил Ильич, тебе здесь работать, здесь не легче будет, чем в Испании!

Прошел до окна, где в углу стоял глобус, и, тронув его. пальцем, заставил кружиться.

Кошкин следил за движениями наркома. О чем думает Серго, глядя на мелькающие континенты? Не о большой ли схватке с фашизмом, которая, похоже, придет вскоре после этой войны в Испании? О том, что еще надо сделать, чтобы во всеоружии встретить большую войну?…

Несколько минут глядел Серго на вертящийся шар, а когда возвратился к рабочему столу, Михаил Ильич заметил в нем перемену. «Кажется, успокоился немного».

- Ворошилов и Тухачевский просят к февралю дать три образца сто одиннадцатого. Будут армейские испытания новой техники. Подумай, прежде чем сказать, - это реально?

- Один танк испытан, мы вам докладывали. Для двух нет брони, товарищ нарком.

- Посылаю своего заместителя к ижорцам. Броня будет. Справитесь?

- Справимся, товарищ нарком!

- Вот это мне и хотелось услышать. - Серго спохватился, что не пригласил конструктора сесть. - Чего стоим? Садись, Михаил Ильич, рассказывай. Трудно тебе?

«Скажу: КБ не по плечу мне, Гинзбурга несправедливо сняли. Без него дело страдает». Но не успел рта раскрыть, как в тишину ворвался нетерпеливый телефонный звонок.

Серго снял трубку, выслушал, отвечая односложно: «Нет… Да,… Иду…»

Торопливо стал складывать испанские фотографии в портфель и произнес отчужденно, будто речь шла не о нем:

- Попадет сейчас товарищу Орджоникидзе… «Вероятно, Политбюро», - подумал Михаил Ильич.

Он попытался представить себе, как Серго стоит перед друзьями по революционной борьбе и, не щадя себя и тех, кто имел отношение к посланным танкам, держит ответ за беду в Испании.

Хотел себе представить и не мог,

ПРОВАЛ 1