Сотворение любви (ЛП)

это. “ С тобой что-то происходит,” – сказал я ей. “Ничего, ничего со мной не происходит,” – ответила она. Пару раз она все отрицала, а потом все-таки призналась: “Его зовут Самуэль, он просто что-то”. Она сказала мне это почти вызывающе, сидя там, где сидишь сейчас ты. Я спросил ее, могу ли я чем-то помочь. И тогда она задала мне вопрос, почему у нас нет ребенка. Вот тут-то я подумал, что дела совсем плохи. Ребенок, она и я. Да вы и сами понимаете. Она никогда не хотела ребенка, а я не выношу детей. Вы представляете себе ребенка, бегающего среди этой мебели, неуклюже карабкающегося на кресла, разрисовывающего своими каракулями стены? Но, я пошел бы на это, ради нее я пошел бы и на ребенка, но она предложила мне это немыслимое решение проблемы, скорее всего, для того, чтобы поссориться. Так что, я ответил, что ребенок не представляется мне выходом из положения, что это неправильное решение. Говорю я вам, у нас все было замечательно, все шло путем, у нее никогда и ни с кем не было таких сердечных, теплых отношений, как со мной. Но, на ловца и зверь бежит, моя сардинка привлекала акул. Я не знаю, что у нее было. Она отвергала их одного за другим. Я их видел на праздниках, в барах, увивающихся вокруг нее, ломающих себе зубы об ее сопротивление. Она ничего им не позволяла. Она понимала, что, если она уступит, то закончится наша спокойная жизнь и ее покой. А с тобой… Нет, я не понимаю, надо же, именно с тобой. У тебя же ничего нет, ничего. Стоит только посмотреть на тебя. И откуда ты взялся? Разве ты преуспевал когда-нибудь в жизни? Какого черта ты мог дать ей, ты, по уши измазанный в дерьме? Ты притягивал ее к себе, потому что причинял ей боль. И это именно ты ухайдокал ее навсегда.

- Она погибла в результате несчастного случая. Я не убивал ее.

- Конечно, не убивал.

- Кроме того, чтобы ты знал, она хотела жить со мной, а я отказался. Значит, не так уж

хорошо вы жили, было что-то еще. Спроси об этом себя, подумай, что ей было нужно, чего не было у тебя.

Алехандро хохочет над моим замечанием, впившись пальцами в колени.

- Для кого придумана эта сказка, что ты ее отверг? Брось! Ты же по полу ползал за ней.

Она рассказала мне, как ты гонялся за ней, чуть ли не преследовал. Сказала, что ты сделал бы что угодно, лишь бы добиться ее. Она рассказала мне все это для того, чтобы причинить мне боль, чтобы я бросил ее, позволил ей пойти ко дну.

- Она обманула тебя. Клара тебе соврала.

Карина встает и идет к окну, сцепив руки и крепко прижав их к телу.

- Если бы ты знал Клару, то знал бы и то, что она не врала. Но, у тебя нет о ней ни

малейшего представления.

Карина шагает из стороны в сторону. Она не смотрит на нас, и, кажется, даже не слышит.

Скорее, старается не слушать.

- Думай, как хочешь. Ее многие любили. Я подумал, что мы с тобой могли бы разделить…

- Разделить, ты и я? Что разделить, мразь, что? Твою безнравственность, боль, которую ты

причинил Кларе? Ты хочешь, чтобы я тебя утешил, чтобы сказал, что ты не виноват? Это была твоя вина, тварь, твоя. Она не покончила бы с собой, если бы не чувствовала, что так запуталась. А, кроме того, помнишь, что я сказал тебе раньше? Чтобы ты рта не раскрывал, я же тебя предупредил, так? – он вскакивает с дивана. Кажется, что он хочет наброситься на меня, и я защищаю лицо, как делала это раньше Карина, но его шаги, шаги Христа, бредущего по воде и боящегося замочить ноги, тихи и легки. Он идет к двери, распахивает ее и указывает нам на нее. – Вон отсюда, оба. И ты тоже. Хоть ты и была ее сестрой, я не хочу, чтобы ты снова приходила, и больше не звони мне. Я не хочу знать ни о тебе, ни о твоих родителях, ни о ком. Вы все умерли.

- Это Клара погибла, – говорю я. Я не уберусь отсюда, как пес, которому не позволяют

спать в доме. – Ты понял? Клара. Клара мертва, так что перестань присылать мне сообщения, как будто она все еще жива.

Он меня не замечает, только опять кричит, что это я убил ее. Этот истеричный трус не

хочет брать на себя ответственность. Он ни на миг не задумывается, не была ли эта стерильная тюрьма, построенная им для Клары, эгоистичным способом поймать ее, отталкивая другую Клару, ту, которая не подходила его приторно-слащавой жизни, его малюсеньким шажочкам по блестящей, сверкающей поверхности. Он никогда не хотел по-настоящему понять ее, окунуться в ее ярость и отчаяние. А я сделал бы это, разделил бы ее чувства с ней. Со мной Клара могла бы быть самой собой, не прятаться.

Сейчас мне очень хотелось бы видеть, как Алехандро корчится от ярости. Он продолжает