Сотворение мира

— Вот что, мадам… У вас при откашливании появятся мокроты, могут даже, это самое, появиться с кровинками… Вы не пугайтесь… Пусть ваш племянник забежит ко мне, я исследую вашу мокроту… Так, на всякий случай… Засим имею честь кланяться…

Вопреки требованиям доктора Сарычева, Марину интересовал «мир за окном». Она жадно расспрашивала Андрея и Таю обо всем, что делается в школе, подолгу наблюдала, как резвятся мальчишки и девчонки на школьном дворе, думала об Александре, вспоминала Максима. Обессилевшая, слабая, она лежала, вытянув поверх одеяла маленькие руки, послушно пила подносимые Таей лекарства и тихим голосом говорила ей:

— Ты, Таенька, хозяйничай теперь. Сходи с Андрюшей на базар, купите все, что надо, и варите обед.

Марина обстоятельно перечисляла, сколько следует купить картофеля, луку, подсолнечного масла, яиц, и учила Таю, как надо готовить. Так проходили дни. За чисто протертыми стеклами окна, над длинной крышей школы, проплывали белые облака; сквозь открытую фортку вливался запах бесчисленных ручейков апрельской талой воды; на деревьях верещали, высвистывали прилетевшие с юга скворцы.

С каждым днем Марина чувствовала себя все хуже. К боли в груди прибавились странная одышка, головокружение, ознобы. Но чем хуже чувствовала себя Марина, тем красивее становилась она: голубые глаза ее блестели, слегка припухшие, сухие губы были полуоткрыты, на щеках появился яркий румянец.

— Какая ты красивая, мамуся! — ласкалась к ней Тая. — В тебя влюбиться можно, честное слово…

Когда у Марины появилась испещренная кровяными прожилками мокрота и она испугалась, увидев, как проступает на носовом платке розовое пятно, Андрей пошел в больницу к Сарычеву. Вместе с Андреем пошел Виктор Завьялов, который в последнее время избегал дома и после уроков бесцельно ходил по улицам, чтоб только не слышать причитаний мачехи и ругани отца.

— Ты знаешь, почему доктор Сарычев стал пьяницей? — спросил Виктор.

— Не знаю, — сумрачно ответил Андрей.

— Говорят, от него в двадцатом году жена сбежала с проезжим красным командиром. Смазливая, говорят, была и моложе доктора лет на двадцать. Он на нее молился, жить без нее не мог. А она повисла на шее у лихача-кудрявича и укатила с ним. С тех пор доктор и запил. От него уже спирт в больнице прячут, но разве он не найдет спирта? День и ночь пьяный бродит. Его бы давно уволили, да, говорят, умнейший врач, и руки у него золотые.

Доктор Сарычев пригласил приятелей в свой кабинет. Он, только что закончил прием больных и сидел у распахнутого окна, сосал камышовый мундштук с погасшей скруткой.

— А-а, роскошный племянник очаровательной тетушки! — сказал он, узнав Андрея. — Проходи, садись вон туда, на кушетку, гостем будешь.

Он стащил с себя несвежий халат, растер ладонью густо поросшую черными волосами могучую грудь.

— Ну как больная? Не поправилась?

— Нет, кашлять стала сильнее и мокроту с кровью отхаркивает.

— Угу, — промычал Сарычев, — веселое дело…

Открыв дверцу окрашенного белой краской застекленного шкафа, он достал большую колбу со спиртом, щурясь, налил в мензурку, хлебнул один раз, второй, сплюнул в круглую плевательницу, походил по кабинету.

— Ладно, юноши, посидите маленько. Сейчас я приведу себя в надлежащий вид и пойду врачевать вашу тетушку.

Андрей и Виктор молча сидели на кушетке. Сарычев надел потертый на рукавах полувоенный китель, рассовал по карманам какие-то склянки, выпил у шкафа еще одну мензурку спирта, остановился у кушетки, заведя руки за спину и слегка покачиваясь.

— Дорогие мои юнцы, — заговорил он снисходительно, — для того чтобы не сделаться несчастными, никогда не желайте быть счастливыми. Живите только настоящим, не думайте ни о прошлом, ни о будущем. Одно настоящее истинно и действительно, остальное — ерунда, мыльный пузырь… И потом, юные мои друзья, не бойтесь одиночества. Каждый человек может быть самим собой, только пока он одинок. Я познал это на собственной шкуре, в избытке познал. И еще я познал, что все прохвосты очень общительны, но это дефектные экземпляры человеческого рода. Поэтому запомните, юнцы: ничему не верить, не любить, не ненавидеть — вот главное…

Резко захохотав, Сарычев хлопнул Андрея по плечу:

— Пошли, мальцы, а то неловко получается: тетушка ждет исцелителя, а исцелитель занимается философическими разговорами.

Прихватив палку, он прошагал по коридору, зажмурился на улице от солнца, неожиданно схватил Андрея за локоть:

— А знаешь, юноша, эта твоя тетушка поразительно, дьявольски похожа на… на одну мою знакомую. Была у меня лет пять назад хорошая знакомая… те же глаза, те же волосы… Д-да, бывает же такое сходство!

У Марины доктор присмирел. Говорливость его исчезла. На этот раз он тщательно выслушал больную, заходил то спереди, то сзади и дважды и трижды прикладывал ухо к больным бокам Марины, угрюмо, настороженно слушал хрипы в груди и, словно боясь ошибиться, начинал все сначала, повторяя про себя: