Сотворение мира

Могла ли Еля знать в годы своего беззаботного девичества, что судьба сведет ее с тем самым грубоватым Андреем Ставровым, который когда-то в пустопольском лесу для доказательства своей любви к ней разрезал себе руку ржавым ножом, а потом, как дикарь, залепил глубокий разрез сырой землей? Могла ли она подумать, что станет женой этого странного упрямца, что он увезет ее куда-то на край света, в тайгу, убедит ее родить сына, а потом будет настойчиво тащить в похожую на Пустополье глухомань, где он задумал насадить сад и теперь бредит этим садом как одержимый?

Не один раз Елена задавала себе вопрос: что заставило ее связать свою жизнь с Андреем? Любовь? Может быть, если те чувства, которые она испытывала к нему, можно назвать любовью. В школьные годы там, в пустопольской глуши, Еля ничем не выделяла этого резкого мальчишку. Он в ее глазах был таким же смешным увальнем, как и остальные ее поклонники. Отличался, пожалуй, только тем, что мог оскорбить кого угодно, часто был угрюмым и преследовал ее своей любовью больше всех других. Когда жизнь разбросала их в разные стороны, Андрей писал Еле из своей Огнищанки длиннейшие письма, продолжал писать и оттуда, из тайги, куда переехала вся семья Ставровых. Еля аккуратно складывала его письма в большую коробку из-под конфет, иногда читала вслух отцу и матери, от которых ничего не скрывала. Вначале они все трое незлобиво посмеивались над письмами Андрея, но прошел один год, второй, повзрослел в своей дальней тайге Андрей, а почтальон продолжал носить в квартиру Солодовых письма, в которых были те же неизменные слова любви. И тогда при чтении этих писем за вечерним столом исчезли шутки, и Еля, ее отец и мать поняли, что перед ними что-то большое, глубокое, настоящее, то, что дается людям один раз в жизни.

Елю трогали письма Андрея, волновали… Но ненадолго. Она вспоминала о них, когда смотрела на коробку, в которой они хранились, и тотчас же забывала, занятая иными мыслями. Андрей был очень далеко, а здесь, в городе, ее внимание занимали другие люди. Чуть ли не каждый день к Солодовым приходил Юрий Шавырин, сын их давних друзей, услужливый, ласковый человек, уже успевший получить диплом инженера. Он влюбился в Елю, ходил с ней в театр, целыми вечерами сидел в ее комнате, искусно копируя из журналов узоры для вышивки, или пел, негромко подыгрывая себе на гитаре. Разговаривая с Марфой Васильевной, он много говорил о преданности их семье, о своей службе на химическом заводе, а однажды, слегка стесняясь и путаясь, прямо сказал, что был бы счастлив, если бы Еля вышла за него замуж.

В тот вечер Марфа Васильевна рассказала дочери об этом разговоре. Еля, подумав, неопределенно махнула рукой, сказала лениво:

— Юрий славный, но какой-то очень толстый и рыхлый. Он не в моем вкусе. Понимаешь, мама? Ты как-нибудь намекни ему об этом поделикатнее.

Марфа Васильевна вздохнула.

— Я все понимаю, Елка. Но тебе уже подходит время думать о своей жизни. Такая уж наша женская доля, от нее никуда не денешься. Музыка музыкой, дело это хорошее, но не век же ты будешь сидеть в девках. Тебе двадцатый год пошел…