Сотворение мира

Генерал-полковник Клейст встретил Рауха, стоя у стола, покрытого картой. Это был крепкий и стройный, несмотря на свои шестьдесят лет, человек, с тяжелой челюстью, аккуратно зачесанными седыми волосами и острым взглядом светло-серых глаз. Он с полным безразличием выслушал доклад Юргена о прибытии, коротко кивнул в ответ и заговорил угрюмо:

— Надеюсь, вам известно, что моя группа нацелена на прорыв фронта Красной Армии между Равой-Русской и Ковелем, должна форсировать реку Западный Буг, выйти к Днепру в районе Киева, окружить там войска русских и уничтожить их, не допуская отхода за Днепр. Я это сделаю, но пехота моих соседей — фельдмаршала Рейхенау слева и генерала Штюльпнагеля справа — едва ли поспеет за мной, а ждать ее я не намерен, танки нельзя уподоблять черепахам. Поэтому советую вам, подполковник, следить не столько за движением моих танков, сколько за действиями полевых дивизий шестой и семнадцатой армий, докладывать своему начальству именно о них. Полагаю, вы меня поняли? Если да — можете быть свободным…

…Вечерело. Юрген Раух бесцельно побрел по широкой и длинной лесной поляне. На обочинах ее, в измятой сочной траве, бесконечными рядами выстроились танки с открытыми люками, сидели и лежали одетые в черные комбинезоны танкисты. Почти все эти люди были участниками победоносных сражений во Франции, но — странное дело — Рауху показалось, что теперь они выглядели встревоженными, как будто даже угнетенными тем, что через несколько часов им предстоит перейти границу огромной и таинственной страны. Среди танкистов не слышно было ни разговоров, ни смеха.

«Неужто боятся? — подумал Раух. — Наверное, пугают пространства России, которым нет ни конца ни края». И вдруг поймал себя на том, что он-то сам знает Россию лучше, чем все они, вместе взятые, потому что родился и вырос там, а сейчас, в этот тихий летний вечер, когда вот-вот должно свершиться то, что беспокоило и волновало двадцать с лишним лет, тоже испытывает чувство страха. Его пугали не только российские пространства с их лесами, болотами, реками, необъятными степями, бесчисленным множеством запутанных проселков и оврагов, среди которых можно потеряться. На подполковника Юргена Рауха больше всего нагоняли страх люди России — сильные, немногословные, упрямые, неприхотливые труженики. Десятки миллионов таких же, как там, в Огнищанке, откуда семью небогатых помещиков Раухов изгнали фанатики большевики.

От лесной опушки, где присел он на старый пень, было рукой подать до реки, разделявшей покоренную немцами Польшу и Советский Союз. В вечерних сумерках смутно белел одинокий пограничный столб, за которым пропадали, будто таяли, очертания едва заметных холмов и перелесков. Пройдет короткая июньская ночь, и туда с железным скрежетом, изрыгая пламя пушечных выстрелов, ринутся окутанные дымом и пылью танки, покорные воле угрюмого генерала.

Юрген Раух подумал о том, как он появится в родной Огнищанке, увидит низкий, приземистый дом, в котором родился, обнимет в парке старый тополь с вырезанными на нем инициалами «Ю. Р.». Конечно, будет там и Ганя Лубяная, та, которую он так любил и, несмотря на свою женитьбу на другой женщине, до сих пор любит, хотя и старается это прятать ото всех, даже от самого себя. Двадцать лет разлуки с Ганей сделали их любовь как бы прекрасным сновидением, о котором стыдно говорить.

Ему писали, что Ганя вышла замуж за коммуниста Демида Плахотина. Может быть, нарожала кучу детей и теперь уже не та, какой была? Но остались, не могли не остаться ее чистые, черные глаза, алый ее рот, загорелые руки, вся она, его Ганя, которую он никогда не забывал, любил и любить будет до конца своей жизни!..

На секунду в его воспоминаниях мелькнуло холеное лицо жены с оттушеванными ресницами, наигранной усмешкой и постоянно ищущим взглядом. Будто наяву он увидел полнеющую фигуру Ингеборг, туго затянутую в черный мундир с витым погоном оберштурмфюрера СС[4] и золотым значком национал-социалистской партии, пожалованным Адольфом Гитлером. Это мимолетное видение не принесло радости. Юрген досадливо отмахнулся от мыслей о жене, которая — он это знал — при каждом удобном случае спала с его кузеном Конрадом Риге и почти не скрывала своей супружеской неверности, отделываясь циничными шутками.

В ту ночь Юргену Рауху было не до жены. Он все пристальнее всматривался в полосатый пограничный столб. За ним, за этим разделяющим два государства столбом, было тихо. Отдаленный, еле слышный лай собак только еще больше подчеркивал глухую, томительную тишину.

«Неужели они там ничего не чувствуют? — спрашивал себя Юрген. — Неужели не видят, что мы выдвинулись к самой границе, уже сняли проволочные заграждения и через считанные часы ринемся на их землю?»