Сотворение мира

Доктор Курбах, поглядывая в зеркало на дочь и зятя, молчал. Был он задумчив, автомобиль вел медленно. Молчал и Юрген. Только Ингеборг говорила возбужденно:

— Конечно, фюрер примитивный фанатик, я не отрекаюсь от своего мнения. Но какая в нем сила, какая убежденность! Он заражает своей волей, гипнотизирует, и я готова идти за ним куда угодно. Это потрясающе. Перед такими людьми надо преклоняться. Подумать только: кажется, еще совсем недавно он звал за собой жалкую кучку случайных слушателей в какой-нибудь захудалой пивной, а сейчас ведет в будущее всю страну. И в какое будущее! Весь мир дрогнет, когда узнает о наших планах…

Восторженные слова жены доносились до Юргена словно откуда-то издалека, он не вникал в их смысл, но тоже думал о Гитлере, о том, что Германия в ближайшее время начнет большую войну, в которой он, изгнанный из России, разоренный большевиками помещик, подполковник вермахта Юрген Раух, должен будет занять свое место и, несмотря на сомнения, страхи, несмотря на непонятную, необъяснимую в его положении жалость к русским, главным образом к его землякам-огнищанам, должен будет беспрекословно выполнять все приказы командования: карать, казнить, убивать, отбирать у людей имущество, тысячами заключать их в концлагеря, то есть делать все то, к чему призывает одержимый «великой идеей» Адольф Гитлер.

2

В Испании Гитлер добился своей цели: с каждым месяцем положение республиканской армии ухудшалось, отлично вооруженные войска мятежников теснили ее с трех сторон. Несмотря на героические сражения и победы республиканцев на отдельных фронтах — разгром итальянского экспедиционного корпуса под Гвадалахарой, освобождение занятого фашистами города Теруэля, железную стойкость мадридцев, — развязка трагедии испанского народа неумолимо приближалась.

Потворствуя правителям Англии и Франции, Лига Наций, призванная оберегать мир на земле, рассмотрела вопрос о «событиях в Испании» и рекомендовала возможно строже проводить «политику невмешательства», то есть, по сути дела, позволила мятежнику Франко и его немецко-итальянским покровителям удушить Испанскую республику.

Уже летчики Германа Геринга дотла уничтожили беззащитный город Гернику, а германские военные моряки, откровенно и нагло наплевав на «политику невмешательства», обстреляли Альмерию. В Каталонии организовали контрреволюционный путч троцкисты. На севере Испании республиканцы вынуждены были оставить промышленную Астурию. Весной 1938 года фашисты Франко прорвались к побережью Средиземного моря и рассекли надвое территорию, подвластную республиканцам.

Обороняя республику, беззаветно сражались в интернациональных бригадах волонтеры свободы, честные люди из разных стран: русские, немцы, американцы, болгары, французы, поляки; героические подвиги совершали испанские коммунисты, среди которых бессмертную славу стяжали батальоны Энрико Листера.

Как никто другой, коммунисты понимали, какую страшную опасность принесет людям в недалеком будущем победа фашистов. Они, коммунисты, вели за собой самых смелых, самых отважных людей труда: каменщиков, металлистов, плотников, рыбаков, виноградарей, пастухов, матросов. Не дрогнув, они устремлялись на врагов и в неравных боях умирали первыми.

В тяжелые январские дни 1939 года в судьбе Максима Селищева и Петра Бармина наступил резкий перелом. По заданию Вальтера Хольтцендорфа они собирались, как это не раз бывало, перейти линию фронта, чтобы доложить русскому советнику Ермакову о предстоящем широком наступлении франкистов. Перед прощанием Хольтцендорф сказал им:

— Судя по всему, республику уже ничто не спасет. К сожалению, наша с вами миссия заканчивается. Можете сказать полковнику Ермакову, что свою задачу вы выполнили и просите отправить вас в Советский Союз. Надеюсь, эта просьба полностью совпадает с вашим сокровенным желанием? Не так ли?

— Да, так, — взволнованно ответил Максим и, взглянув на спокойного, подтянутого, как всегда, Хольтцендорфа, спросил: — А как же вы с женой?

Хольтцендорф задумчиво опустил голову, побарабанил пальцами по столу.

— Что ж мы? У нас дорога одна: отправимся с Лони в Германию, где я буду продолжать службу в абвере и где мне предстоит продолжать нашу нелегкую борьбу.

С грустью смотрел Бармин на человека, которого они с Максимом полюбили за сдержанность, смелость, за доброе, участливое отношение к ним.

— Кто знает, когда нам доведется увидеться, — сказал Бармин, — мне хочется пожелать вам, господин Хольтцендорф, всего самого доброго…

Прощаясь, они обнялись. Вечером Селищев и Бармин на попутном автомобиле отправились к линии фронта. Однако уже с самого начала все стало складываться не так, как они планировали вместе с Хольтцендорфом. Там, где двух русских по приказу из штаба должны были перебросить на позиции республиканцев, оказалась незнакомая им часть марокканских стрелков, а полк, с командиром которого разговаривал Хольтцендорф, был переброшен на другой участок фронта.