Сотворение мира.Книга третья

— Послушайте, Геринг, это вас касается. Авиация обязана обеспечить переправу обеих групп войск через Дон. Все ее силы должны быть брошены на рассеивание и уничтожение отступающих армий Тимошенко. Вам также вменяется в обязанность оказать помощь генерал-полковнику Вейхсу в овладении Сталинградом. Город, носящий имя Сталина, должен быть уничтожен еще до подхода к нему группы Вейхса. Слышите, Геринг? Сталинград необходимо разрушить, сжечь, стереть с лица земли! И еще: прикажите бомбардировщикам минировать Волгу в нижнем ее течении и воспретить движение советских судов по Каспийскому морю. Противника надо лишить путей подвоза нефти, это очень важно.

— Я полагаю, — подхватил Геринг, — что часть бомбардировочной авиации придется выделить в помощь войскам фельдмаршала Листа, наносящим удар через Грозный на Баку.

Гитлер ответил не сразу — он сердито отмахивался от назойливого комара, неизвестно как пробравшегося в зал. Наконец сказал:

— Да, конечно, авиация нужна и там. Однако учтите, Геринг: я запрещаю подвергать бомбардировке нефтяные промыслы в Баку, а также нефтехранилища и перевалочные порты на Черном море. Они нам нужны. Надеюсь, вы это понимаете?

Геринг пожал плечами:

— Понимаю, мой фюрер. Но русским тоже нужна нефть, они будут защищать Баку и Грозный до последней возможности, и, надо полагать, наши пехотные и танковые дивизии без авиации там ничего не сделают.

— Допустим, — раздраженно согласился Гитлер. — И все же нужно позаботиться, чтобы нефтепромыслы и нефтехранилища в наименьшей степени пострадали от авиации…

Далее Гитлер долго и пространно говорил о том, что на севере необходимо взять и полностью разрушить Ленинград, установить прочную локтевую связь с финскими дивизиями Маннергейма, разъяснял, почему группе армий «Центр» необходимо пока придерживаться оборонительной тактики. Однако и при этом все время возвращался к операциям на Южном фронте, особенно в горах Кавказа.

— Ваши действия на Кавказе, фельдмаршал Лист, мы решили закодировать названием «Эдельвейс», — сказал он с чуть заметной усмешкой. — Этот благородный альпийский цветок, напоминающий белую звезду, надеюсь, воодушевит вас на преодоление любого сопротивления красной звезды, олицетворяющей вооруженный оплот большевизма.

Оценив тяжеловесный юмор фюрера, генералы и фельдмаршалы заулыбались. Задумчивым и неподвижным осталось только лицо Листа. Он не был уверен в том, что большевизм можно победить с помощью словесной игры…

После полуторачасового перерыва на обед совещание возобновилось. При участии самого Гитлера распределялись между группами «А» и «Б» танковые и моторизованные дивизии, ударные эсэсовские соединения, артиллерия, саперы, средства для форсирования рек. Согласовывались детали взаимодействия по срокам и рубежам. При этом часто назывались не только русские города, а и села, деревни, станицы Дона, Кубани, Ставрополья, Терека, жители которых в этот жаркий июльский день убирали с полей хлеб, вывозили с огородов огурцы и помидоры, хозяйничали в садах, добывали уголь, трудились на заводах. Никто из этих молодых и старых людей, мужчин и женщин, не знал еще, что замышляют против них хладнокровные убийцы в генеральских мундирах, нарекшие именем прекрасного, чистого, белого как снег высокогорного цветка дьявольский план, по которому в назначенный час начнется новый кровавый разгул смерти, заполыхают новые пожары, застонет земля.

6

Вскоре после безрадостной поездки в Огнищанку Юрген Раух был прикомандирован к группе армий «Б». Находясь преимущественно на командном пункте генерал-полковника фон Вейхса, он томился от безделья, хандрил, его измучила бессонница.

Не обрадовал Рауха и неожиданный вызов в Берлин. Туда он полетел на самолете «физелер-шторх». Долетел без всяких приключений и, не заезжая домой, прямо с аэродрома направился в генеральный штаб. Там его ознакомили с последней директивой Гитлера и обязали с самого начала наступления на сталинградском направлении проявить особое внимание к боевым действиям танкистов, подробнее информировать об этом генштаб.

После инструктажа Рауху было разрешено провести два дня дома, отдохнуть от фронтовых мытарств. Он и к этому отнесся с безразличием, будто знал, что дома ему уготована встреча не только с женой, а и с Конрадом Риге, этим законченным циником, потерявшим всякое представление о порядочности.

При появлении мужа Ингеборг постаралась изобразить на лице выражение радости, даже поцеловала его и воскликнула:

— Боже, как ты исхудал! Неужели на фронте вас так плохо кормят? Придется мне подкармливать тебя посылками из Берлина.

И тут же, ни капельки не стесняясь, принялась оправлять измятую постель, кокетливо придерживая одной рукой все время распахивающийся халатик.

Не смутился и Конрад, одетый в полосатую пижаму. Расхаживал по семейной спальне Раухов, шлепая домашними туфлями, и посмеивался:

— Это его умаяла огнищанская Мессалина! Не так ли, дорогой кузен? Признавайся! Нам, солдатам, не к лицу скрывать свои веселые похождения. На то и война!