Сотворение мира.Книга третья

Сделав вид, что его это не касается, Юрген Раух старался не пропустить ни одной фамилии, названной референтом Ханке. Почти всех их Юрген знал как самых преданных сподвижников Гитлера, готовых на все террористов: и главаря всех штурмовиков бывшего «капитана боливийской службы», а ныне генерала Эрнста Рема, грубого, циничного солдафона, завсегдатая самых злачных ночных притонов, бесстрашного и отчаянного авантюриста и известного убийцу Эдмунда Гейнеса, уничтожавшего противников фюрера выстрелами из-за угла; и Петера фон Гейдебрека, любимца нацистской молодежи, которого с восхищением именовали «одноруким партизаном»; и организатора еврейских погромов, командира берлинских штурмовиков Карла Эрнста; и убийцу неугодных нацистам министров Манфреда фон Киллингера; и одного из самых прославленных немецких летчиков Герда, и Конрада Шрагмюллера, и Ганса Гайиа, и Рольфа Райнера, и Августа Шнейдхубера, и многих других командиров штурмовиков, которые подняли Гитлера до небес, а теперь были обречены им на смерть…

За окном министерской приемной стояла душная ночь. На востоке небо едва заметно светлело, но казалось, ночь никогда не минет и всегда будет так же темно и душно. Позже немцы назвали эту полную крови и ужасов ночь «ночью длинных ножей».

Юрген Раух вскоре узнал, что Гитлер, Геринг и Геббельс расправились со штурмовиками. В Берлине был расстрелян Карл Эрнст. Генерал Шлейхер и его жена были убиты, так же как генерал фон Бредов. Штрассера эсэсовцы затоптали ногами в Грюнвальдском лесу. Многих штурмовиков придушили и расстреляли в Штадельхейхмской тюрьме.

Главарю штурмовиков Эрнсту Рему Гитлер оказал особую «милость»: в его одиночную камеру был принесен и положен на стол заряженный пистолет. Офицер-эсэсовец князь цур Липпе сказал арестованному: «По приказу фюрера оставляю вам, генерал, этот пистолет. За свое предательство вы можете сами привести в исполнение приговор над собой».

Рем молчал. Лежа на койке, закинув руки за голову, он смотрел на эсэсовца ненавидящими, красными от бессонницы глазами. Тот вышел и запер за собой дверь. На следующий день этот же офицер открыл камеру и увидел, что живехонький Рем валяется на койке как ни в чем не бывало, накрытый серым тюремным одеялом, а пистолет лежит на том же месте. «Вы, генерал, не воспользовались любезностью фюрера, — сквозь зубы сказал князь цур Липпе. — Теперь я даю вам лишь десять минут…»

Рем молчал. Сжимая в руке свой пистолет, князь цур Липпе ждал, поглядывая на часы. Ровно через десять минут он убил Рема тремя выстрелами в голову.

Казни, убийства, пытки, аресты продолжались довольно долго. Когда Юрген Раух доложил командующему округом обо всем, что ему довелось увидеть и узнать, сдержанный, молчаливый генерал долго расхаживал по кабинету, постоял у окна в глубокой задумчивости и заговорил, роняя пепел сигары на ковер:

— Знаете, Раух, то, что Гитлеру надо было расправиться со штурмовиками, мне понятно. За спиной Рема стояло множество недовольных, тех самых людей, которых русские большевики именуют, если я не ошибаюсь, мелкой буржуазией. Эти люди упрекали Гитлера в сговоре с промышленниками, финансовыми магнатами, монополистами. Назревал широкий заговор против верхушки национал-социалистской партии, и это было опасно. Но, скажу прямо, меня шокирует форма, избранная Гитлером для расправы со своими противниками. Вместо законного гласного суда над руководителями штурмовых отрядов он учинил кровавый, разнузданный самосуд. Такой, с позволения сказать, «метод» вызовет самую отрицательную реакцию за рубежом, что вряд ли принесет нам пользу…

Юрген был полностью согласен с командующим. По этому поводу он даже поссорился с женой, она оправдывала действия Гитлера и, посмеиваясь, иронизировала над «интеллигентской мягкостью» мужа.

— Ты не знаешь, милый Юрген, того, что, кроме Рема и его бандитов, фюрер разделался еще и с теми, кто вообще ему мешал, — сказала Ингеборг, — с католической оппозицией, с остатками социал-демократии и с прочей дрянью. Все они сошли за штурмовиков.

— Но разве это честная борьба? — возразил Юрген. — Мне кажется, политика прежде всего должна быть честной и чистой.

Ингеборг с сожалением покачала головой:

— Ты ребенок, мой дорогой. Это в тебе еще остались черты твоей милой России. Запомни: политика никогда не бывает ни чистой, ни честной, иначе она не называлась бы политикой…

А время шло. Было принято решение о создании мощной военной авиации. Гитлеровские дипломаты договорились с англичанами о пятикратном увеличении германского военно-морского флота. Изданы были откровенно расистские законы, и в еще больших масштабах участились еврейские погромы. Многие писатели, артисты, художники стали один за другим покидать Германию. Как снежный ком, росла немецкая армия, новейшее оружие текло к ней широким потоком. Фюрер Адольф Гитлер готовился к завоеванию мира.