Сотворение мира.Книга третья

— Почему?

— Да потому, что мужиков в станице почти что не осталось. Одни у красных головы свои посложили, другие у белых или же в разных бандах, а те, которые повертались до дому, прямыми инвалидами оказались, то без руки, то без ноги. Ну и, конечное дело, кажен из этих героев-инвалидов в начальники пошел или же на Дону рыбкой забавляется, а в колхозе одно бабье трудится. Так и получилось: дали нашему Дятловскому колхозу название «Победа», а победа вышла довольно-таки хреновая. Есть, конечное дело, сколько-то десятков женщин-колхозниц, которые на совесть работают, а то больше на своих приусадебных участках ковыряются, виноград выращивают, вино производят, сами пьют и на левобережье в степь бочками возят, на пшеницу меняют.

— А что ж начальство смотрит?

Председатель усмехнулся, хитровато подмигнул Андрею:

— Дак оно как сказать, какое начальство… Чего-чего, а вина у нас, слава богу, завсегда хватает и своего, единоличного, и колхозного. В колхозе тридцать девять гектаров виноградников. Правленцы вино даже на трудодни передовым колхозникам начисляют. Ну, приедет из района или же из края какой-либо начальник, ежели, скажем, он насчет вина стойкий, то просто походит, покричит на председателя колхоза и уезжает, на чем приехал. А который не дюже стойкий и к вину принюхивается, того, конечное дело, сразу за стол, четверть-другую перед ним поставят, курочку там жареную или же, к примеру, чебачка, леща то есть, запеченного в духовке, — и одно знают: стакан за стаканом то сибирькового ему подольют, то краснотопа. Ну, секанет он как положено и, гляди, сам затянет на всю станицу: «Ой, мороз, мороз, не морозь меня, не морозь меня, моего коня…» Так-то, дорогой товарищ агроном.

— А кто ж решил совхоз у вас организовать? — спросил Андрей.

— Получилось это так, — сказал председатель. — Аккурат весною прибыла до нас комиссия из края, а с нею, с комиссией энтой, какой-то московский мужчина, заслуженный видать, потому что все наши краевые представители в струнку перед ним ходили и в рот ему заглядывали. Ну, объехала эта комиссия наши поля, посидела в колхозном правлении, переворошила все бумаги за шесть годов, всякие там доходы-расходы пересчитала, а потом энтот московский товарищ и говорит: не колхоз у вас, дескать, а шарашкина артель, которая вывеской колхозной прикрывается. Все земли на острове под сады да огороды приспособлены, надо, мол, плодоовощной совхоз тут организовать.

— На базе колхоза, что ли? — спросил Андрей.

— Видать, так.

Председатель помолчал, свернул толстую цигарку из самосада, закурил.

— Объявили они тогда общее собрание колхозников и все честь по чести разъяснять стали. Земли, говорят, у вас на острове заливные, кажную весну в низинах тут цельное наводнение, и вы с вашим зерновым хозяйством повек из нужды не вылезете, потому как озимые ваши посевы весною затапливаются и все идет собаке под хвост. А для фруктовых садов и огородов тут, говорят, не земля — прямо-таки божий рай. Опосля, при конце собрания, выступил московский представитель и такое предложение внес: ежели, мол, товарищи колхозники, будет ваше согласие и желание, ежели вы хотите жить по-людски, то мы ваш горе-колхоз можем на плодоовощной совхоз переделать. Ну, конечное дело, колхозники все, как один, руки подняли. Комиссия написала протокол, уехала, а месяца через три постановление про совхоз нам прислали. Вот так, товарищ агроном, оно и получилось: постановление есть, а совхоза нема…

Выслушав словоохотливого председателя, Андрей спросил:

— Что ж мне в этих условиях делать и где жить?

Председатель пожал плечами:

— Чего вам делать, это я не могу знать. Директор совхоза еще не прибыл. Слух есть, что кого-то назначили с Кавказа или с Крыма, а когда он заявится, одному богу ведомо. Ну а насчет жилья — это мы, конечное дело, поможем. Доведется вам на квартиру до кого-нибудь стать.

Он задумался, почесал затылок.

— Есть у нас одна подходящая семья. Позапрошлый год они откель-то из Сибири до нас прибыли. Видать, деньжат там поднакопили, потому как отразу дом в станице построили комнатей чуть ли не на четыре. Ну, хозяин ихний вскорости помер, старшие сыны и дочки кудысь в город подались, не схотели тут оставаться, а вдова с меньшей дочкой-девчонкой одна живет.

Погасив окурок, председатель подвел Андрея к распахнутому окну.

— Вон ихний дом за церковью, под самым лесом. Фамилия вдовы Татаринова, а звать ее Федосья Филипповна. Идите, товарищ агроном, прямо до нее и скажите, что меня, дескать, председатель стансовета послал, Михей Петрович, насчет квартирки. Может, вы с энтой теткой Федосьей и про харчи договоритесь, потому как столовой у нас нема, все колхозники дома питаются.

Андрей поблагодарил добродушного председателя, взял чемодан и вышел на улицу. Солнце светило вовсю. В лесу, за голубеющим ериком, ворковали горлицы.

Он медленно шел по широкой станичной улице и замечал, что за ним с любопытством наблюдают хлопочущие у дворовых очагов женщины. Из-за спины он услышал приглушенные голоса:

— Это чей же такой будет?

— Кто его знает, вроде бы не наш…