Сотворение мира.Книга третья

Старым городом именовались окраины Тегерана, не имевшие ни малейшего сходства с центром столицы — ее асфальтированными площадями, современными домами, банками, магазинами, обилием зеленых насаждений, нарядной публикой. Здесь, в этом обиталище отверженных, господствовали мрачные, бурого оттенка, глинобитные ограды. На серых от пыли, тесных улочках — ни одного деревца. И людей почти нет. Андрею почудилось, что он вдруг попал на запущенное, забытое живыми кладбище. Но вот откуда-то выскочила и злобно заворчала длинноногая серая собака с горбатой хребтиной и тощим животом. Грязная, свалявшаяся шерсть висела на ней клочьями, хвост был унизан репьями. Следом за собакой, толкая перед собой расшатанную тачку с кривыми колесами, из-за угла скорее выполз, чем вышел, хромоногий старик. Он нараспев произносил хриплым голосом какие-то невнятные слова, и, откликаясь на его зов, из скрипучих калиток стали выбегать закутанные в темную рвань женщины с дырявыми ведрами, кастрюлями, пустыми консервными банками, бутылками и прочим хламом. Все это они бросали в тачку.

По одной из глинобитных оград, мяукая, прохаживалась облезлая кошка, и за ней ползали два котенка. Слабо семеня худыми ножонками, проковылял почти голый мальчишка с тяжелым, измятым и позеленевшим медным кувшином на плече.

— Страшно живут, — заключил вслух Андрей.

— Куда уж страшней! — подтвердил приумолкший сержант. — Пачками мрут от голода, а мертвых на такой же вот тачке выволакивают за город и бросают на съедение грифам…

Перёд вечером, когда багряный круг солнца уже коснулся горизонта и по бурым улочкам Старого города заскользили лиловые тени, в конце пологого спуска сверкнула полоска воды.

— Это арык, — сказал Кобылкин. — Хотите поглядеть?

— Давай, — согласился Андрей.

На поросшем бурьяном берегу арыка, больше похожего на грязную сточную канаву, стирали разноцветное тряпье женщины. Было их десятка полтора. Возле женщин вертелись дети, они забредали в арык, выискивая там что-то, и выскакивали оттуда, измазанные темным, дурно пахнущим илом.

Заметив иностранцев, одна из женщин подозвала к себе девочку-подростка, и обе они, пугливо озираясь, стали медленно приближаться к Андрею и его спутнику. Обняв девочку и подталкивая ее, женщина несколько раз прошла мимо них, потом остановилась, заискивающе улыбаясь. Была она немолода и некрасива, с желтыми большими зубами и острым подбородком. Порыжевшее на солнце старое платье висело на ней мешком, захлюстанный тиной подол прилип к ногам. Кудрявая черноглазая девчонка норовила вырваться из крепких объятий матери, острые ее коленки дрожали.

Простуженно кашляя, судорожно глотая слюну, женщина забормотала что-то, указывая взглядом то на дрожавшую девчонку, то на рыжую глиняную развалюху, будто приглашала, звала туда.

— Чего она хочет? — недоуменно спросил Андрей своего многоопытного спутника.

— Она хочет, товарищ старший лейтенант, чтобы вы позабавились с ее дочкой, — зло процедил сквозь зубы Кобылкин. — Говорит, что это будет стоить совсем дешево, всего три тумана, и уверяет, что ее дочка славная, чистая и должна вам понравиться. Еще эта женщина говорит, что в их семье шестеро малых детей…

Андрея бросило в жар. Охваченный стыдом и жалостью, он молча смотрел на женщину, не зная, как ей помочь. Вспомнив, что начфин комендатуры выдал ему иранские деньги, вынул из кармана бумажник, не раскрывая протянул женщине, но Кобылкин перехватил его руку.

— Она не одна, таких тут много, товарищ старший лейтенант, — укоризненно сказал он. — На всех у вас денег не хватит. Дайте ей десяток туманов, и пусть идет своей дорогой.

Он сам отсчитал деньги, сунул их в руку женщины, а бумажник вернул Андрею…

Так завершилось знакомство Андрея Ставрова с жизнью Старого города. Потом он долго помнил встречу с оборванной, изможденной персиянкой, которая продавала свою дочь.

Где-то далеко бушевала война, умирали в окопах люди, падали на землю и взрывались расстрелянные самолеты, океанские пучины поглощали громадные корабли, торпедированные подводными лодками, десятки тысяч невинных людей сгорали в гигантских крематориях гитлеровских лагерей смерти, мертвые пепелища оставались на месте некогда цветущих городов, сел, деревень, зарастали бурьянами несеяные, покинутые людьми поля. Иран вроде бы был избавлен от всех этих ужасов, заслонен от них прежде всего Красной Армией. Но тут существовали свои ужасы, заметно обострившиеся в военное время. В горах враждовали племенные вожди, проливая кровь курдов, луров, бахтиаров, белуджей. Умирали от голода и безводья полунищие кочевники. Тяжкая нужда душила иранцев в трущобах Тегерана, Тебриза, Казвина, Зенджана, Мианэ.